— Уууу — не своим голосом ныл пацаненок, показательно дуя на ушибленную коленку. — Баба Матренааа!
В тон ему отзывались деревенские, поднялся шум и гам, сродни тех, какие устраивают обычно на ярмарках. В центре же этого кипиша выступал покрасневший староста Божейка, силясь перекричать своих соседей.
— а ну рты заткнули! — не выдержав, гаркнул он, заставив на миг замереть даже цыганченка. Парнишка осоловело, хлопнул глазами, моментально замолкнув. Вслед за ним стихли и крестьяне. — Толково говори, что там стряслось!
— Так я же и говорю, — с надрывом хлюпнул носом парнишка. — Я, значиться с утра бегал-бегал, а потом упал… Во, видите, коленку разбил! — он плаксиво ткнул пальцем в костлявое колено. — Решил к бабе Матрене забежать, захожу, а она…
На этом драматичном моменте парнишка вновь зашелся в сдавленных рыданиях. И, рыдания его были такими звонкими, что Божейко пришлось попросту зажать уши. Не сдержавшись, он отвесил мальчишке смачную затрещину.
— А она что? — миролюбиво спросил он.
— Так я же и говорю. Захожу, а там лежит… Белобог мне свидетель, это была ведьма! Мертвая!
Бабы заохали и запричитали, мужики тихонько помянули Чернобога. В Приграничье ведьм не жаловали, а потому заявление циганченка вызвало в дружной толпе сельских некоторый разлад. Божейко задумчиво почесал переносицу, глядя на бушующее честное общество. Верить парнишке у него оснований не было, но проверить, что там, да и как с соседкой все-таки не мешало, а потому он, подбоченившись гаркнул:
— Радим, Охрисько и Палюра — за мной, — названные испуганно переглянулись и с откровенной тоской в глазах глянули на Божейко. Староста недовольно сдвинул брови, и мужики виновато понурив головы, закивали. — А ты, пойдешь с нами, — Божейко вовремя сцапал порывавшегося уже было дать стрекоча мальчишку за ухо. — Остальным — ждать!
Прямого приказа слушаться никто не пожелал, и четверо мужиков вышли из деревни с настоящим настороженным эскортом, в составе всего села, и даже пары собак, которые всю дорогу путались под ногами Божейко. Поэтому до матрениной хатки добирались быстро и шумно.
— Дяденька, а можно я туточки постою? — загундосил цыганченок.
— Стой уж, — махнул на него рукой староста, бесстрашно вступив во двор. — Матрена Никитишна, вы дома? Мы заходим!
Следом за Божейко бесстрашно пошли и остальные. Идти старались тихо, буквально след в след. И хотя двор пустовал, каждый чувствовал, что на участке что-то изменилось. Даже стоящий у калитки цыганченок и все честное селянское общество не решались подать лишнего шума. Потому акустическим сопровождением деревенским смельчакам стал только тихий шелест листвы и настораживающий скрип плохо смазанной калитки. Даже бесстрашный староста был вынужден признать — от этого звука у него волосы не то, что на голове — на пояснице зашевелились.
Остановившись у запертой двери, мужик невольно замер, судорожно сглотнув. Откашлявшись, он как бы невзначай осенил себя знаком Белобога и решительно вошел внутрь, чтобы в тот же миг замереть на месте. Сзади в него впечатались Радим и компания, оглянулись, побелели, да так и замерли, не решаясь даже вздохнуть лишний раз.
Матрена была мертва, и это было бесспорно. Прямо над тем местом, где в неестественной позе лежало тело умершей, в потолке зияла громадная, будто бы расцарапанная изнутри дыра. Обстановку дополняли так же сломанные лавки и стол, битая посуда валялась по всему полу, смешавшись с остатками целебных, высушенных трав. Содранные с корнями занавески были испачканы кровью, именно они и прикрывали абсолютно нагое тело покойницы. На стенах же красовались глубокие борозды от чьих-то когтей. В воздухе же смешавшись с запахом целебных растений, ощутимо веяло чем-то гнилостным, могильным.
Но даже не это стало причиной ступора мужиков. Настоящая причина крылась в застывшей на лице Матрены посмертной маски невыносимой муки. Неестественно выгнутая шея, сбившиеся в клоки пряди седых волос, руки, в неистовстве царапавшие доски, искореженное тело. Последние минуты Матрены были явно незавидными.
— Белобог меня защити, — машинально пробормотал Радим, поспешив отвернуться. Возможно, для столичного жителя подобное не вызвало бы такого яркого шока, но в приграничной тиши, которое являло собой Солнечное подобное было в новинку. О ведьмах здешний люд хоть и слыхивал, но воочию не видел. А тем более не знал, какой смертью умирает нагрешившая ведьма. Наверное, именно поэтому бравые мужички еще долго не решались, что-либо сказать, во все глаза, таращась в окровавленный пол.