Очередной камень прилетел Солохе прямо в голову, и по ее лбу потекла свежая струйка крови, заливая глаза. Селянка вздохнула, повисая на цепях. Ничего, ей осталось терпеть совсем немного. Скоро, совсем скоро она уйдет к Маю и Лану. Туда, где нет охотников, где нет боли и страданий.
Девушка зажмурилась, не в силах больше смотреть на людей. Невольно ей вспомнились первые дни, проведенные в Белграде. Ее наивный, детский восторг, и мнимое радушие горожан… Где они теперь эти смешливые торговки, визгливые веселые цыганки, и простые трудяги, с их широкими, искренними улыбками? А вот они идут у телеги. Подобные своре бешеных псов в своем беспричинном гневе.
— Что, что же я вам сделала… — шептала Солоха еле ворочая распухшим языком. Говорить было сложно, да и бесполезно. В этой толпе было слишком мало человеческого, чтобы услышать один робкий голос.
Телега медленно выехала к площади, где бдительные городские власти уже приготовили помост. Успели откуда-то прикатить и столб, нашли и пуки соломы, которую сейчас в спешке укладывали.
Ехала телега медленно. То и дело покрикивали стражники, отгоняя особо ретивых с дороги. Солоха следила за их действиями без особого интереса. Вот — под руку попал какой-то старик, и его посекли плетью, а вот кто-то ударил сунувшуюся вперед женщину…
Преодолев последнее препятствие, телега подъехала к помосту, останавливаясь. Идущие подле нее охранники вскочили на козлы, развязывая Солоху. Ослабевшая, она чуть было не рухнула им под ноги. Огромного труда ей стоило удержаться на подрагивающих от слабости ногах.
Толпа загалдела пуще прежнего, стоило только ей ступить на землю. Не будь рядом бдительной охраны — ее бы порвали живьем, так и не доведя до места казни. И в средствах они явно не стеснялись, обагряя свои руки людской кровью.
К счастью, кровопролитие остановило появление на помосте власть имущих в лице парочки лиц в алых балахонах, и уже знакомом Солохе охотнике — Самаеле де Клясси. Важно переглянувшись, они быстро заняли свои места в первых рядах, а к месту казни вышел сухощавый мужчина. Стоило только ему поднять вверх руку, как доселе буйствующая толпа притихла, словно завороженная рассматривая вышедшего.
— Ясного всем утра, дамы и господа, — вежливо начал лг. — Мы собрались тут, дабы обратить к свету заблудшее дитя, и выжечь огнем священным все ее грехи, очистить оступившуюся душу. Ту, что нарекли по жизни Солохой, отзовись — ты ли ворожила, насылала порчи, морила скот, преступая через волю и слово Ирриилово?
— Нет, — прошипела Солоха, бросая на мужчину ненавистные взгляды. Толпа зашепталась. Кто-то особо рукастый кинул в девушку гнилой помидор, чья вонючая мякоть запуталась в волосах селянки. Солоха на это внимания не обратила, продолжив: — Я не проклинала людей, не морила скот, не шла против воли Иррииловой!
— Мерзкая лгунья, да как ты можешь говорить такое пред глазами нашего бога? — ахнул инквизитор. Лицо его потемнело.
— Вашего бога, — поправила его холодно Солоха. — Я не знаю Ирриила, не знала, и знать не желаю.
Да, это было дерзко, но селянке было все равно. Она знала, что умрет. А потому говорила честно.
Один из стражников в сердцах отвесил ей смачную оплеуху, народ зашипел, а сухощавй мужчина на помосте покрылся злым багрянцем.
— Это дитя! Чернобог в ее душе слишком силен, и боюсь, мои слова не достигнут ее… — Прости Ирриил ее дерзкие речи… — мужчина вздохнул, вытирая пот со лба. — Ведите ее к столбу!
Охранники тут же подхватили Солоху под руки, выводя на помост.
— Что же это за правосудие? Где хоть одно доказательство моей вины? — воскликнула запальчиво Солоха, когда бравые стражники привязывали ее к столбу.
— Твоя сила — главное доказательство, ведьма, — холодно отрезал сухощавый мужчина. — Это она в твоей душе артачиться, она не дает тебе очиститься и принять истинного бога!
— Что ж, если принятие истинного бога равносильно отречению от самой себя, то я предпочту огонь, — фыркнула Солоха, окидывая толпу усталым, равнодушным взглядом. Она глядела на передние ряды самых фанатичных и преданных последователей иноземного бога, она видела и задние ряды, где стояли более спокойные горожане, но не увидела ни у кого и малейшего намека на сострадание. Смерти ведьмы хотели все, кто собрался этим утром.