Но...
Его светлые, пустые глаза со зрачком, сжавшимся до точки, смотрели куда-то поверх моей руки. Улыбка слишком бледных губ была неподвижной, словно наклеенной.
Чёрт! Да он же под кайфом!
Прозрачная тягучая слюна плеснула изо рта медбрата, ниткой повисла над моей рукой.
Бляди! У вас даже инъекции делают конченые наркоманы! Прочь! Прочь! Прочь!
Что вы мне вкололи?!
Торчок не глядя вытянул иглу, но не положил использованный шприц в лоток, а так и застыл надо мной. Что он собирается делать?
Уходи, наркосос поганый! Уходи! Мразь лопоухая!
Лопоухая?
В памяти шевельнулись ещё воспоминания: Ленин братец так же замер после дозы, которую я ему принёс прямо в подвал, где он прятался от всех разом: родителей, ментов, таких же торчков, обозлённых пушеров. Привалился лопоухой башкой к кирпичной стене. Я сидел на ящике и наблюдал за тем, как ползёт по его лицу солнечный зайчик, который проник в зарешёченное окошко. Вскоре края ненормально больших ушных раковин начали синеть. Всё.
Так это он?!
Вот точно мразь! Не подкинь тогда я ему "золотую дозу", тести могли лишиться квартиры.
Так, а чего это они -- Пугало, Лена, её придурочный братик -- роятся возле меня? Чего им нужно?
Вас же нет! Вы давно стали перегноем, распались на микроэлементы, которые уже переработаны всеми -- от червей до корней растений. Вас по кусочкам растащили клещи, живущие в почве, сожрали бактерии.
- Вас нет! - это были мои первые слова, произнесённые в чёртовой психушке.
Кровь точно забурлила в венах, стало необыкновенно жарко. Пылавшее, громадное сердце погнало к каждой клеточке тела энергию. И от неё словно можно было взлететь. Вместе с койкой! И я взлетел.
***
Смерть Лены словно бы освободила меня. От чего? От камня, который тянул ко дну. Именно камнем были её взгляды на жизнь, отношение к миру и людям. Она сама -- такая правильная, готовая уступить, покаяться, извиниться, всех простить, во что-то искренне верить, и терпеть, бесконечно терпеть -- тоже была камнем.
Я смеялся втихомолку, про себя: духовные ценности, которые она собиралась хранить ценой жизненных лишений, распродавались оптом и в розницу.
Я сам, да-да, чьи делишки были во сто крат чернее "золотой дозы" для братца-наркососа, зарабатывал на то, чтобы она училась, а не торговала селёдкой в ларьке.
Я спас единственное достояние этой чокнутой семейки -- громадную квартиру в доме дореволюционной постройки. Ради сохранности этих исторических ценностей, ибо отдал её под музей. Отдал, продал -- за исключением нюансов, суть одна. Главное -- сохранил. Не прожрал, не променял на дозу, не пустил по ветру, как оно могло бы случиться.
И судьба подарила несколько лет полёта. Я ушёл из больницы, занялся страховой медициной, закупками медтехники, потом политикой. Но быть чистоземельцем оказалось нелегко. Рядом всегда находились те, кто мог запросто сунуть меня в общую кучу. Разровнять, утоптать, прикрыть плёнкой, лишив кислорода для быстроты, так сказать, биохимических процессов.
И ещё... Я никак не мог встретить ту, которая бы была достойной стать матерью моих детей. Близкую по духу, целям, умению ощущать жизнь. Нет, в интрижках -- от быстрого перепихона на работе до курортных романов -- недостатка не было. Как и в длительном совместном проживании. Заканчивалось всё тем, что мой дом пустел. Но вид и запах пустоты становился даже приятным, ибо он означал свободу, то, что я не дал себя утрамбовать, выжать соки, пустить на перегной. Какая разница, что взрастёт на моих сгнивших останках, если не будет меня самого?..