Мo ghrá… Эти слова полоснули по сердцу так сильно, что я невольно зажмуриваюсь, стараясь прогнать нежеланные видения, воспоминания, которые упорно преследуют меня и сейчас, больше, чем через год со дня моего отъезда.
- До встречи, мисс, - произносит Джонни, и я открываю глаза, торопясь узнать то, что хотела знать уже так давно.
- Погоди! Что ты сказал только что Эмми?
- Эм… Что я иду, - Джонни недоуменно хмурится, не понимая, почему меня так заинтересовала произнесенная им фраза, но мне некогда объяснять, потому я торопливо отмахиваюсь, когда замечаю, что Джонни планирует что-то спросить, и уточняю:
- Нет, дальше. Иду, а дальше? - парень краснеет, как маков цвет, и в какой-то момент я начинаю подозревать, что это что-то неприличное, потому что ты довольно часто называл меня так, когда мы были близки. Я уже планирую извиниться и отпустить мальчишку, но не успеваю, потому что Джонни отвечает, неловко взъерошив волосы:
- Моя любовь, мисс. Мo ghrá переводится, как моя любовь, - он смущенно мне улыбается, а у меня хватает сил только, чтобы понимающе кивнуть, сложить губы в жалком подобии улыбки и отпустить его взмахом руки. Джонни уходит, а я все так же потрясенно всматриваюсь в одну точку, пытаясь понять, как же ты мог быть настолько лицемерным.
***
- Кэролайн, послушай меня!
- Нет, Никки, даже не проси! Если раньше я страдала, думала, что ему тоже несладко, пыталась понять, что я делала не так, где допускала ошибки в наших отношениях, то теперь я понимаю, что во всем виноват он. Он никогда не хотел открываться мне, понимаешь? Если все вокруг было хорошо, то он относился ко мне по-доброму, называл меня своей любовью и выполнял мои прихоти. Но как только у него портилось настроение, так я сразу становилась помехой. Я больше года думала, что, возможно, дай он нам больше времени, все сложилось бы иначе, потому что мне казалось, что он просто не понимает, что я способна понять его, принять таким, каков он есть. А оказывается, что он еще давно называл меня своей любовью, и об этом здесь знали все, кроме меня. А спустя год он выгнал меня пинком под зад с помощью записки. Он просто лгун, он не знает, чего хочет. И я его ненавижу! - Я сердито шагаю вперед, то и дело цепляясь подолом за колючие стебли. Когда ткань в очередной раз цепляется, я дергаю юбку с такой силой, что клочок платья отрывается, так и оставаясь алым пятнышком на горчично-желтом ковре осенней травы. Это заставляет меня обернуться и сердито уставиться на Никки, которая в свою очередь уперла руки в бока, и теперь напоминает монумент оскорбленной чести.
- Ты меня выслушаешь наконец-то? Прошел месяц, а ты все злишься! Возможно, Никлаус не врал. Он просто боится того, что чувствует. Не стоит думать, что его признания были ложью. Я не знаю, что изменилось, когда вы уехали отсюда, но я могу поклясться, что тогда он говорил правду, - Никки смотрит на меня с жалостью, и я отвожу взгляд. Действительно, с того дня прошло больше месяца, нет смысла и дальше подогревать в себе ярость, ведь, в конце концов, ее даже не выплеснешь на тебя. Возможно, ты действительно верил, что любишь, обманывал себя. А быть может - как бы нелепо это ни звучало - действительно любил, находя во мне единственную замену семьи. Но семья вернулась к тебе, и я стала лишней.
- Ладно, давай не будем говорить об этом, - я тяжело вздыхаю, всматриваясь в гладкую поверхность озера. - Пройдемся?
- С удовольствием, - Никки берет меня под руку, и мы уже намереваемся двинуться к воде, которая сейчас, в конце октября просто ледяная. Но, в конце концов, нам не грозит ни простуда, ни смерть, а на берегу всегда очень спокойно и как-то по-особенному уютно. Но не успеваем мы сделать и нескольких шагов, как нас прерывает какая-то служанка из дома, которая громко кричит, чтобы перекрыть свист холодного северного ветра.
- У нас гость! Он в доме!
- Гость? Ничего себе, не часто меня здесь кто-то навещает, - бормочет Никки, а потом уже громче добавляет: - Пойду взгляну, кого это принесло. Ты со мной?
- Нет, я посижу на берегу. Иди, - я медленно продолжаю путь, пока не подхожу к кромке серой воды. Я снимаю туфли на плоской подошве и присаживаюсь на гальку, позволяя ледяной воде обжигать кожу на ступнях и мочить подол длинного платья. Я откидываюсь назад, упираясь локтями в острые камешки, поднимаю голову вверх, к свинцовому небу, где клубятся грозовые тучи, движимые сильными порывами ветра. Мысли хаотично сменяют друг друга, пока не останавливаются на Стефане. От него что-то очень давно не было письма, возможно, что-то случилось.
Не знаю, сколько я сижу так. С неба падают первые тяжелые капли дождя, и я понимаю, что нужно возвращаться, иначе потом придется пользоваться вампирскими способностями, чтобы насквозь не промокнуть, а здесь это не принято. Даже Никки редко демонстрирует людям свое отличие от них, предпочитая вести почти обычную жизнь. Единственное, что изменилось здесь с моим появлением, так это доставка донорской крови из Эдинбурга, потому что я все еще не могу питаться кровью животных. Я тяжело вздыхаю, намереваюсь подняться и вздрагиваю, когда слышу за спиной окрик:
- Кэролайн Форбс, ты не хочешь со мной поздороваться?