Главной женщиной, которой я восхищался, которую безмерно любил и уважал, была моя сестра Изабель. Ее убили, когда я был еще маленьким мальчиком. У меня не было ни одной половой связи с женщиной за всю мою жизнь. Я даже пытался когда-то, но это было мне мерзко, и я быстро избежал этого. Почему я не приезжал, когда учился к дяде? Да потому что мне было стыдно посмотреть ему в глаза. Я почему-то свято верил, что он увидит все в моем взгляде. Он ведь самый умный и проницательный человек на свете. Он знает обо всех все. Просто посмотрит на человека - и уже скажет, чем тот дышит, назовет его слабые и сильные стороны, качества характера. Но когда я вернулся, странно, дядя либо оказался толерантным, либо, правда, этого не заметил. Всю жизнь, начиная с моей учебы далеко от родины, у меня создается впечатление, будто я следую за какой-то странной мелодией, которая уводит меня в параллельный мир ощущений. Та палитра чувств, которые охватывают меня, когда я с мужчиной, это не передать словами. Это надо чувствовать, но не тебе, - крикнул он со смехом Мартине.
Та сидела красная как рак. И не от выпивки, а от смущения и сдерживания смеха.
- Это не плохо, Кристоф. Это очень даже... интересно,- выдавила она из себя ему в ответ.
И они оба засмеялись.
- Твой дядя, как ты говоришь, его зовут?
- Звали. Винсент.
- Ну вот, Винсент же жил с этим. Так что все нормально. Я считаю, что главное, чтобы тебе нравилось.
И тут к удивлению. Мартины, Кристоф налил и себе и осушил бокал до дна.
- Я всю жизнь не могу смириться с собой и своим выбором, - рассеянно пробормотал он. - Я никогда бы не смог сказать дяде о том, что мне нравятся мужчины. Ты же знаешь, он крайне религиозный человек. Согласно Богу, разрешается любовь лишь между мужчинами и женщинами. Он бы отрекся от меня и перестал считать за мужчину, и даже за человека. Помню, в одном разговоре он оговорился, что в глазах Бога это грех и зло. К примеру, Соддом и Гомора, Бог их уничтожил. Это мерзость, что наказывается. Из Библии это, Мартина, звучит так:
"Если кто ляжет с мужчиною, как с женщиною - то оба они сделали мерзость, да будут преданы смерти, кровь их - на них. Они заменили истину Божию на ложь, и поклонялись и служили твари вместо творца, который благословен вовеки, аминь. ... Они, как бессловесные животные, водимые природою, рожденные на уловление и истребление, злословя то, чего не понимают, в растлении своем истребятся. ... Глаза их исполнены любострастия и непрестанного греза, они прельщают неутвержденные души, сердце их приучено к любостяжанию: это сыны проклятия".
- Так если ты все это знаешь, то чего же ты продолжаешь так жить?
- Я не могу по-другому. Это зов моей природы, Мартина.
- Так не ненавидь себя за это. Я думаю, тебе следует сказать Аделарду. Ты знаешь, по-своему он очень любит и оберегает тебя. Он поймет и тебе станет легче. В первую очередь, ты должен принять сам себя.
- Тебе легко говорить, Мартина. Ты ведь сама не живешь на моем месте. Но в одном ты права: мне тяжело не только по той причине, что я сам не могу смириться с собой, более всего я не могу спокойно нести это, потому что мой дядя не в курсе. Он огромный авторитет для меня. И его слова, отрицания, порицания или приятия значили бы все для меня. Ладно, скоро уже будет рассвет, а мне еще надо успеть скрыться незамеченным и добежать до своего дома.
Мартина сидела, не шелохнувшись.
- Целую тебя, - шепнул ей Кристоф, накидывая на себя мантию, и выскользнул в темную глухую ночь.