И тут в его голове проскочила самая сумасшедшая мысль. Если он змея и Николь - змея, и более того, он ненавидит Николь, да и та никогда не полюбит его, ведь он как обувь, ей не по размеру. По размеру он был лишь Мартине. Пусть, значит, они будут вместе. Пусть мучаются всю жизнь, расплачиваясь за свою ложь. За свое предательство. Как два самых близких Мартине человека, которых та подпустила к себе. Две подлые змеи. Николь же хотела счастья. Он подарит ей это. Да лучше бы он подарил смерть! Но чем лучше жизнь с нелюбимым. Наверное, еще того хуже. Он готов был пойти на такое наказание.
Но затем, снова посмотрев на распластанную в неведомой позе Мартину, он начал рыдать и проклинать все. Он понял, что никого никогда не любил и не полюбит, кроме нее. Он попросил прощения у нее. Он просил его и просил. И клял себя, и клял. Затем он захотел как можно быстрее окончить свои муки.
Внезапно наступил момент, когда он, наконец, понял, что единственное, от чего ему надо было оберегать ее, от себя самого. И этого, главного, он так и не сделал.
И он заколол сам себя прямо в сердце. Жак повалился на тело Мартины, чувствуя, как дух уходит из него. Так и лежал он на своей любви. На своем смысле жизни в ожидании, когда смерть придет и заберет его. Для верности он перерезал себе еще и вены. Он уже даже не чувствовал боли. Физической. Потому что ее заглушала боль душевная. Она была куда сильнее того, что могло сейчас перенести его тело.
Наконец-то природа смилостивилась над ним, от удара внутренних органов и огромной потери крови, наконец-то его тело не смогло более бороться за жизнь своего хозяина, который и сам уже этого не хотел, и Жак испустил свой дух.
***
На следующий день, когда довольная Николь уже пришла к его жилищу, радостная как никогда, и в ожидании того, что теперь, когда Мартины нет, они могут быть вместе, как и во все последующие дни ее жизни, ее постигло глубокое разочарование. Так и умерла она одна старой девой. Никому уже более не нужной. Аделард же так и не узнал, кто был виновником всего этого, ибо кто поверит, что от такой простушки можно было такое ожидать. И Николь проводила все ночи в холодной постели, все ожидая, когда же Святые выполнят то, что ей было обещано за ее "подвиг".
Что же это за дружба такая, что ради собственного призрачного, непонятно на каких основаниях и возможностях построенного счастья, ты готов предать, убить ближнего своего?
Нет, Николь не задавалась такими вопросами. Даже умирая, она послушно ждала, что да, пусть и в следующей жизни, но ее, наконец, настигнет столь вожделенное ею обещание. За всю свою жизнь она так и не пожалела о том, что предала Мартину. И готова была делать это снова и снова. Потому что ее собственное счастье было для нее важнее чужого.
Вот только не понимала она не только того, что у чужого ты его счастье не заберешь и на нем своего не построишь. И вообще: причем тут была Мартина? Причем она была к выбору Николь? К выбору ею самой такой жизни? А может, той стоило задуматься, что у нее просто нет такого сердца, чтобы оно могло любить. И что вся эта ее показная святость, тихость и добродетель - это еще не ключи к чужим сердцам. Ведь необходимо, наверное, открыть сначала свое сердце и впустить туда любовь, взрастить ее, и выпустить ее потом к другому, ничего не желая взамен. Отпустить как птицу в воздух, не ожидая возвращения. А не смотреть на чужое счастье и втайне бить ногами и проклинать эту пару за то, что у них что-то получилось.
А знаешь ли ты через что эта пара прошла и проходит? Как тяжело иной раз бывает им нести все это? А ты, наверное, думаешь, что все на тарелке приходит, да, Николь? Что все тебе должны? И что человек, для которого ты была самым близким, и который вроде бы сам был самым близким тебе, несет какую-то вину и ответственность за твою собственную бездушность, плохой нрав и отсутствие счастья. Тогда тебе никто не поможет. Как и всем таким, как ты, Николь.
Лишь перед смертью ей вдруг стало мучительно больно за свои поступки.