Мысли носились в голове подобно курице с отрубленной головой. Но самая первая — как перевезти через полстраны женщин без документов.
— Мы тут купили у антикваров кое-что… — мама порылась в одном из чемоданов и достала паспорт на имя крестьянки Смоленской губернии 55 лет. Малость просроченный, ну и ладно.
— А наш взяли?
— Конечно.
Зашибись. Ксения Александровна Нечаева и Ксения Александровна Татищева едут с крестьянкой Когужевой. И ладно, где наша не пропадала.
— Мама, два дня побудешь ее горничной, хорошо?
— Конечно, доченька.
Я кубарем свалилась с лестницы, обняла Данилу и рванула в чес по магазинам. Траурный наряд для дальней родственницы прикупила у той же портнихи, что и обшивала раньше меня, там же справила дорожную шляпку и перчатки. Белье одолжу свое, а то какая-то подозрительно голая родственница у меня.
Маме все-таки решила прикупить одежду уровня экономки, в конце концов мало ли кто кем работает. С траурной повязкой на рукаве обе они олицетворяли скорбь.
Устя невозмутимо выслушала информацию, что в гостинице мы даже не заночуем, а называть наших гостий следует при людях и наедине по-разному. Обожаю эту девочку.
Даниле напоследок я положила в карман жилета пятидесятирублевую ассигнацию и выдала разрешение больше не ждать гостей.
В поезде пришлось вести себя настолько омерзительно, капризничая по мелочам, начиная с чистоты вентиляционной решетки в купе и заканчивая прической проводника, поминутно стращая всех своим родственником, что железнодорожные служащие наше купе обходили по дальней дуге. Еду Устя принесла из вагона ресторана сама. К середине пути мне попался похожий на старого тюленя начальник поезда, с которым я начала наоборот напропалую кокетничать, чем сбила с толку, так что на моих попутчиц у него времени явно не хватило.
В купе я зарывалась лицом в коротко остриженные рыжие прядки и боялась поймать безучастный взгляд. Люська реагировала на внешние раздражители и порой даже отвечала на вопросы, но смотрела словно с того света.
— А ты тут как? — наконец мы отвлеклись от ужасов начала двадцать первого столетия.
— Я? — ох, с чего бы начать, чтоб не так жутко было. — Вернулась накануне Пасхи тогда. За полтора месяца граф такой шорох навел! Фохта обвинил в моем убийстве.
— Да? — мама смогла слегка улыбнуться. — Как у него дела?
Да кто бы знал-то.
— Мам, тут два года прошло с моего возвращения, так что быстро не перескажешь, откровенно говоря. — я даже не знала с чего начать. Родителей же обычно успехи радуют, так что… — Я дом построила. Собственный, в Петербурге. Мы с графом немножко бизнесом занимаемся, так что денег хватает.
— Замечательно! — порадовалась родительница.
— Федю я с прошлого года не видела. — скажу, как есть, что уж там. — Он не очень порадовался моей помолвке, поэтому мы сейчас мало общаемся.
— Ты опять замужем? — изумилась мама.
— Нет. Мой жених… Он очень хороший человек, тебе бы понравился.
— Но? — это «но» слишком явственно звучало.
— Он служил в Министерстве внутренних дел, вместе с графом. Дружили даже. — я с нежностью вспомнила наши встречи летом, когда Тюхтяев отлеживался в моей гостевой после ранения, а граф приехал его искать, и когда я моталась между домом и Моховой после, и все наши фармацевтические аферы. — В день нашей официальной помолвки одна революционерка взорвала его экипаж. Так что я не замужем.
— О, Ксюша. — мама обняла меня. И даже Люська зашевелилась и прижалась теснее.