— Если быть точным, то четыре. — сухо отметил Фохт.
— Даже так. — горло пересохло так, что каждая буква продирает почти до крови. Машинально начала крутить на пальце обручальное кольцо — после Греции вновь начала его носить и теперь на каждой руке у меня было по напоминанию о своих недолго проживших мужьях.
— Он не скрывал, что готов к любому количеству претензий, а в этом вопросе оказался удивительно удачлив. — словно сюжет мыльной оперы пересказывает. — Пошел слух, что он может быть и прав, так что офицерскому клубу пришлось смириться. Он сам выхлопотал тот перевод в Самару — понимал, что Вам после всего этого будет непросто в Саратове.
Ой, Петя-Петя… Мальчик мой, я тебя не стоила. Зарылась лицом в ладони. Это ж скольким хорошим людям я тут жизни перепортила?
— Я его понимаю, и сам поступил бы так же. — примирительно произнес он.
Ну так поступи уже, что тянем кота за хвост? Встала, подошла к камину, зарылась в его волосы, почувствовала, как напряглись плечи. Все так же стоя за спинкой кресла и памятуя о недавнем инциденте, я осторожно расстегнула жилет, добралась до исподнего, погладила грудь, ощутив одеревеневший пресс. Коснулась губами шеи, и под языком окаменели мускулы на горле, дыхание сбилось, а побелевшие пальцы впились в дерево подлокотников. Только не отталкивай меня сегодня, Феденька, умоляю.
И пусть мы оба уже лихорадочно дышим, и цвет лица сменили неоднократно, при попытке перенести эту увлекательную игру наверх натолкнулась на сопротивление — мой любовник отчаянно отказывался покидать кресло.
— Что случилось? — я села к нему на колени и наши лбы почти соприкасались.
Он долго буравил меня совсем прозрачными сегодня глазами, проигнорировал поцелуй, и даже попробовала отодвинуться. Хотя при нашей расстановке сил это уж совсем безнадежный маневр.
— Мне не хочется думать, что на этой же постели Вы с ним… — наконец выпалил он. Ну надо же!
— На этой постели я только с Вами. — сухо проинформировала я. — Более того, глупо ревновать к покойнику, еще глупее — к тому, к кому Вы сами меня бросили.
— Я не бросал! — вскинулся Фохт.
— А это «Я не могу, служба не дозволяет» к чему было?
Вдруг вспомнилось то совершенно отвратительное утро, когда я ему едва в любви не призналась, а он как раз заявил, что не сможет больше со мной видеться.