— Этот вопрос крайне сложно обсуждать в постели. Но буду рад, если Вы окажете честь называть Вас своим другом. Безотносительно того, что произойдет дальше, я всегда буду относиться к Вам совершенно особо.
Давай останемся просто друзьями. Значит и раньше оно было.
— Хорошо. — я села на краешек кровати. — Значит, Вы отправляете меня на все четыре стороны, и при этом обещаете дружбу и привязанность.
— Я бы выбрал иную формулировку, но смысл такой, верно. — он неловко уселся рядом. В сумерках шрамы почти не видны, так что разговор наш мало чем отличается от того, который мог бы произойти год назад.
— А взамен соглашаетесь продолжать лечение.
— Но… — об этом речи не было, да отказываться сейчас не решишься.
— И жить здесь. — добила я.
Он только вздохнул и махнул рукой.
— А я все никак не мог понять, каким образом господин Калачев оказался в Вашей власти.
— Ну нет! — возмутилась я. — Фрол Матвеевич и я никогда…
— Я знаю. — улыбнулся он. — Но уговорить настолько законопослушного человека нападать на спящего доктора и похищать государственного служащего — не самое простое дело.
Да, звучит все как-то не очень.
Я подобрала с пола неглиже, оделась, завязала бант на груди. Пол холодил босые ноги, горячка соблазнения схлынула.
— Извините за беспокойство. — как ему теперь в глаза-то смотреть?
— Не надо, прошу.
Правильно, вот теперь твоя очередь вытирать мне слезы и утешать. И пусть именно эти слезы — крокодиловы, для тебя они всерьез. И поцелуи твои — тоже всерьез. Что же, свободу ты мне дал для отношений с любым мужчиной, а выбор я уже сделала.
Ближе к обеду нас навестил Их Сиятельство лично. Что-то там у них с Тюхтяевым образовалось срочно-бумажное. Первый раз за все время я видела их общение, и становилось понятным, что все мои игры во взрослого стратега на фоне этих двоих — ясельная группа детского сада. Теперь у них получалось разговаривать, иногда на повышенных тонах.
Графа я выслеживала в салоне, зная, что мимо не пройдет.
— Ксения, ты сотворила чудо. — обнял и закружил меня. — Он почти прежним стал.
Расцеловал и опустил на пол.
— Ожил, говорит, дышит хорошо. Как?
— Долго и мучительно, Николай Владимирович. — вот прямо сейчас пожаловаться или подождать?
— Я не буду пытать, но это же революционное открытие. Сколько людей можно спасти!
— Да. Мне бы доктора пристроить в наш медуниверситет.
— Зачем? Там профессора такого не умеют.
— Зато у доктора диплома нет. А надо, чтобы был. Экзамены же многие можно экстерном сдавать?
— Ну такому-то кудеснику все можно. Приведи мне его, я еще насчет глаза хотел проконсультироваться.
— А что с глазом? — я пристально вгляделась в зрачки родича. Вроде бы все чисто.
— Так, когда вас взорвали, Сутягин не смог спасти зрение, но глаз удалять не стал.
— Вот черт! — Не в то место я тогда доктора колола. — Люся!!!!!
Сестрица выкатилась из коридора на ходу застегивая корсаж. Правильно, Хакас дома, чего стесняться.
— Ваше Сиятельство, Людмила Михайловна любезно согласилась и дальше продолжать лечение нашего общего друга.
Наследник несчетных поколений российской аристократии приоткрыл рот.
— Она?
— Она. Тоже, знаете ли, имеет способности к самообразованию.
Люся наступила на горло собственной песне и продержалась молча с улыбкой до ухода господина Татищева.
— Милая, у меня есть две неоднозначные новости для тебя. — провозгласила я, когда дверь закрылась за все еще очумевшим графом.