— Николай Владимирович известен своим интриганством, так что вряд ли сказал Вам, что тогда я категорически отказалась вступать в брак. С любым претендентом. Наотрез. И все, что произошло дальше — исключительно Ваша заслуга, не его. А Вас, наверное, еще в подвале по голове приложило сильнее, чем мы все думали. — шиплю ему и в слезах вбегаю в первую попавшуюся постройку.
Веранда, заколоченная изнутри, чтоб ей. Проверяю дверь еще раз — точно, там изнутри еще шкаф придвинут. До сих пор плохо ориентируюсь в этом архитектурном месиве. Лучше бы Димка нас по зданию гонял.
Бестолковая я, и правильно меня все бросают. Говорю не то, что надо сказать, и делаю не то, что надо делать, дурочка великовозрастная. Наверное, уже и не поумнею. Но прятаться на середине разговора глупо. Одновременно накатывает тоска, опустошенность, голод и огорчение. Я оборачиваюсь, и дверной проем загораживает его силуэт.
Вот если сейчас опять отправит меня в постель, укроет одеялом и скажет какую-нибудь душеспасительную чушь — прибью к чертовой матери, и свалю на эту несчастную сумасшедшую. Думаю, Братолюбов не откажет в такой малости.
Но он осторожно, словно по тонкому льду, идет вперед, берет мои безвольные руки в одну свою левую, подносит к лицу. Даже до взрыва его таким неуверенным не припомню.