– Вы точно не передумаете, Катрин? — шепот был настолько тихим, что еще несколько шагов, и слова оказались бы не различимы. Подавив тяжелый вздох, не оборачиваясь, княжна только качнула головой, вызывая ответную фразу о ее упрямстве. Теплые пальцы перестали сжимать предплечье, и несмотря на скрадывающие звуки ковры, коими был выстлан каменный пол, удалось различить удаляющиеся шаги.
Помедлив, Катерина осторожно притворила за собой дверь.
========== Глава девятнадцатая. Полоса крови под рассветом ==========
Российская Империя, Санкт-Петербург, год 1864, январь, 17.
Что делать дальше — не знал никто. И что предпримет князь Остроженский — тоже. Тайный агент цесаревича в лице «кухарки Евдокии» несколько раз на дню передавал сведения о наблюдении, но в них не было ничего интересного. После того разговора Борис Петрович дома почти не покидал, ни с кем не виделся, и особых подозрений не вызывал. Но Катерина понимала — он не забыл о своих намерениях и планах, не сдался, и вряд ли просто ждет, пока ей пожалуют титул Светлейшей. Однако, станет ли он просто вести все к помолвке или нет — вот что теперь не давало покоя. Да и в чем ее смысл? Ведь если даже Их Императорские Величества приняли бы этот спектакль во благо короны, то народ последующим объявлением о том, что все затевалось только ради поимки государственного преступника, вряд ли бы успокоился, узнав, что Наследник Престола на самом деле все еще не обручен. Нет, об этом и речи идти не могло. Вот только что после возможной свадьбы пришлось бы ждать следующего хода Остроженского, что сейчас — ничего не изменилось. Ни то, ни другое не приближало к разрешению проблемы. Порой возникала греховная мысль подстроить гибель старого князя, однако рука не поднималась просто отнять жизнь у человека. Даже если не своей рукой — только лишь поспособствовать тому. Это все еще звучало слишком страшно. Но не страшнее слов Бориса Петровича об уничтожении царской фамилии.
Все чаще думалось, что следует рассказать обо всем Императору, а не пытаться найти выход самостоятельно, и даже если государь не поверит в то, что она не являлась соучастницей, он будет осведомлен и, возможно, не допустит беды. Но прежде чем просить об аудиенции у Его Величества, следовало обсудить все с цесаревичем, хоть и столь часто наведываться к нему без приглашения казалось (да и было) явно дурным тоном. Только в сравнении с той трагедией, что могла случиться, пренебрежение приличиями выглядело безобидно и ни чьей жизни не угрожало.
Этим и оставалось успокаивать себя, пока ноги сами несли раздираемую сомнениями княжну в юго-восточный ризалит дворца.
– Увлекаетесь живописью, Ваше Высочество?
Не ожидавшая увидеть в кабинете Великого князя, Катерина удивленно замерла в дверях, но любопытство пересилило, и ноги сами подвели ее к мольберту с растянутым на нем холстом. Александр смутился столь явного внимания со стороны внезапно вошедшей фрейлины — о его пристрастии к искусству знали немногие, и каждый раз открывать кому-то эту тайну было… страшно. Робкая натура второго сына царской четы порой излишне проявляла себя, ожидая насмешки или упрека в столь не мужском занятии. Однако, княжна, напротив, завороженно разглядывала линии и мазки, образующие единую картину.
– Я могу ошибаться, но это портрет Ея Величества?..
– Мне не сравниться с Винтерхальтером, — неуверенно начал Александр, — но ничего более разумного на ум не пришло, — он как-то неловко развел руками, видимо, предвидя критику в свой адрес. Но это было совершенно не в привычках княжны, да и она действительно не считала полотно непривлекательным: стилизованное под итальянские изображения Мадонны с младенцем на руках, оно как нельзя лучше отражало милосердную натуру Марии Александровны, полную всеобъемлющей любви и сострадания.
– Вы талантливы, Ваше Высочество. Я не берусь судить о технике исполнения, но в рисунке есть душа, а это ценнее любого мастерства.
– Вы к Николаю? — смущенный похвалой Великий князь решил перевести тему, пока он еще не потерял способности изъясняться связно: что и говорить — в общении с дамами он явно не имел особого опыта, да и стеснительности ему досталось за всю императорскую семью.
– Да, я желала побеседовать с Его Высочеством. Прошу простить, что осмелилась придти без приглашения.