И всё равно он добрался до «пасти», просунул голову в ледяную решётку и включил фонарик. Алефтину он не увидел — услышал голос:
— Уходи отсюда!
Услышал и обрадовался, хотя сказано это было жёстко и недружелюбно. Причём голос доносился откуда-то снизу, будто из чрева кашалота. Терехов нашёл место, протиснулся между белых сосулек и чуть не рухнул вниз: под ногами оказалась каменная яма, выбитая когда-то водопадом на склоне обрыва. Её наполовину затянуло льдом, и всё равно оставалось значительное пространство, где можно было легко спрятаться. Спутница сидела на дне, словно на троне, и внешне выглядела целой и невредимой — по крайней мере, без бинтов на голове, руках и ногах.
— Ты что, оглох? — спросила она грубо и чужим голосом. — И выключи свет!
Андрей погасил фонарик и уцепился за сосульку, чтобы не сползти вниз. Он не язвил и не хотел сарказма, напротив, обрадовался, что отыскал Алефтину, по крайней мере, живой.
— Это твой портал? — спросил он и сам услышал издевательский тон.
— Да, это мой портал! — тут же словно по зубам получил. — Иди отсюда! И не смей больше приходить!
Он не стал задавать занудных вопросов.
— Сама идти можешь?
— Могу!
— Вылазь, пошли!
— Я никуда не пойду! Уходи.
Терехов уже в который раз вспомнил Репьёва и его слова о невыносимом характере Ланды.
— Тогда объясни, что ты тут делаешь?
Она тоже где-то нахваталась ядовитости, которую изрыгала, когда хотела.
— Если это портал, то жду депортации!
И этот её ответ даже обрадовал, по крайней мере, он говорил о её трезвом уме и здравой памяти.
— Сейчас я тебя сам депортирую.
Он попытался нащупать ногой опору и спуститься, но внизу оказалась пустота.
— Не смей! — прошипела она змеёй. — И не прикасайся ко мне!
— Ты обещала повиноваться!
— Ничего я не обещала! Исчезни с моих глаз!
— Думаешь, я тебя оставлю здесь тихо умирать? — Терехов всё-таки нащупал уступчик, поставил ногу. — Не дождёшься!
И получил чем-то по ноге, похоже, камнем.
— Не смей трогать меня!
— Ты же истечёшь кровью, дура!
— Какое тебе дело?
Когда Андрей упал и расшиб нос, пришла мысль, что Алефтина могла так же упасть и напороться на сосульку: они торчали в русле речки повсюду — коварные, полу-занесённые снегом и острые, как винтовочный штык. Можно запросто просадить даже оленью шкуру.
— Где у тебя рана?
— У меня нет ран, иди!
— А зачем ты выгребла из рюкзака весь перевязочный материал?
Пожалуй, минуту из темноты не доносилось ни звука. Это притом, что она только что отлаивалась на каждое слово, как задиристая собака.
— Терехов, — вдруг послышался какой-то бабский вздох и насмешка. — Ты иногда бываешь такой тупой! До невозможности.
Он почуял, что попал в точку и надавил:
— Объясни, зачем тебе бинты, и я уйду. Если посчитаю нужным.
Алефтина усмехнулась злобно, с гортанным звуком.
— Да месячные у меня начались! Ты знаешь хоть, что это? Или первый раз слышишь?