Молодой и рьяный священник от потрясения утратил дар речи, правда, быстро оправился и начал:
- Побойся Бога, грешница! Ты при дневном свете предаёшься тут разврату с этим молодым блудливым...
- А зачем его бояться? - спросила Софья с детской наивностью.
Парень разразился долгой и гневной тирадой о Судном дне, об Аде, о грехе Адама и Евы...
- Бог не может быть таким злым, - девица нахмурилась.
- Почему? - растерялся священник.
- Он создал это солнце, так?
- Так...
- Бог создал солнце, а оно светит на всех, - ответила моя жена и вдруг весело улыбнулась.
Аромат цветов нежно обнимал нас, солнце играло на её русых волосах, превращая отдельные русые пряди в рыжие... Впервые я залюбовался ей, как женщиной...
- Солнце светит на всех, - повторила Софья и расцвела неземной улыбкой, - Солнце светит и на невинных детей, и на убийц. И на добрых светит, и на злых. Оно греет всех и ни в чём никого не укоряет. Значит, Бог хотел, чтоб Его любовь вечно была с нами и грела нас всех. Значит, Он верит в нас. Зачем мне Его бояться, если Он много веков верит в нас и настолько любит нас, что подарил нам это живительное и щедрое солнце?
Жена потянула меня за руку, и я побрёл за ней, не отрывая взгляда от её лица. В это время я пошёл бы с ней куда угодно, даже в Ад. Священник долго вопил нам что-то в след...
Редактор поначалу не поверил мне, что я и есть тот самый Кирилл Тайна. Однако же впустил нас в дом, вручил мне десять листков, перо и чернильницу.
- Докажи мне, написав историю не более, чем на десяти листах, - сказал он насмешливо, - А то много вас, Кириллов, нынче развелось. Сегодня я аж троих выпроводил. Вчера - семерых. Прямо проходу от вас, Кириллов, не стало! Лезете изо всех щелей, как тараканы! А всё с появления того таинственного писателя!
Я сидел за столом и писал, писал почти беспрерывно, только на краткий миг отрываясь от бумаги и смотря на сидевшую в кресле напротив, моего ангела, мою Мадонну. Когда протянул исписанные листы редактору, сидевшему с другого края стола, тот удивлённо заметил, смотря на большие часы, висевшие на стене:
- Ещё и часу не прошло! - тут он посмотрел на листки и узнал мой почерк. Аккуратно положил мой новый рассказ на стол, выровнял стопочку листов, поднялся из-за стола и кинулся жать мне руку.
Спустя долгое время он наконец-то оправился от радостного потрясения, перестал расписывать все прелести моих историй, и обратил внимание на мою тихую, бедно одетую спутницу:
- А кто эта прелестная дама? - спросил Пётр Семёныч с некоторой долей искусной искренности в неискреннем голосе, - Можно я угадаю, Кирилл Николаевич? Должно быть, это ваша родственница, которая внезапно осиротела и приехала к вам, как к единственному близкому ей человеку?
- Это моя жена, а так же моё вдохновение, Пётр Семёныч, - сказал я с вызовом.