Лифшиц подошёл к стене и положил ладонь на бурую поверхность, после чего замер, прислушиваясь. Голоса за нашими спинами начали стихать, пока не воцарилось абсолютное молчание.
Самойлов приблизился к бородачу и склонил голову, как будто пытался услышать то, что слушал тот. Руки у начальника охраны лежали на автомате. Кажется, он ощущал некую угрозу. Ну а я, вспоминая прошлый раз, мог только ухмыльнуться; если внутри стены притаилось что-то, подобное плотоядной пасти, то автомат поможет, как мёртвому припарки. Но, чёрт возьми, если и в этот раз собирались приносить человеческие жертвы, то кого-то определённо забыли известить.
Ладно и сами с усами. Я подошёл к нашему русско-еврейскому инкогнито и обернулся, рассматривая толпу на предмет лиц, разительно выделяющихся из общей массы. Как наша четвёрка в предыдущем путешествии.
Ага, огромное количество крепких здоровяков, умело-небрежно поглаживающих автоматы. Так, гораздо меньшее количество сосредоточенных лиц, несколько обезображенных интеллектом. За этими я лично ездил в институт экспериментальной биологии. Вот, как приоритеты изменились: от ядерной физики к живым процессам. Нервничает Утюг, мечется от Альфы до Омеги.
Хм, из общего числа безмолвствующих зрителей кардинально выделялись трое: слегка испуганная брюнетка, сногсшибательная длинноного-грудастая блондинка и квадратный человек, скрывающий за тупой физиономией массу секретов. Короче: Ольга. Диана и Паша. Двух последних я бы с радостью пустил на фарш. Но это — маловероятно.
За спиной внезапно раздался вой закипающего чайника, смешавшийся с воплями весенних котов. О крайней мере, напоминало услышанное именно это. Пока я поворачивался, звуки попытались скатиться в область сверхнизких частот, именно тех, что топят корабли в районе Бермуд., а потом и вовсе смолкли.
Я уставился на Лифшица, который сегодня работал проводником инфернального радио. Иван Иванович пристально рассматривал какие-то каракули в потрёпанном засаленном блокноте. Старые добрые технологии каменного века. Зато продолжит работать даже в Бездне.
— Это что сейчас было? — спросил Самойлов и заглянул эксперту через плечо, — О, у меня малой такие же каракули рисовал, когда в садик ходил.
— Па-апрашу! — Лифшиц закрылся плечом, взвизгивая, точно девка, которую ущипнули за попу, — У меня — ответственный момент, а вы вторгаетесь в личное пространство.
По толпе прошла волна хохота. Да и я не смог удержаться от ухмылки. Но при этом внимательно следил, за Пашей, который что-то втолковывал в ухо Дианы. Да, как этот момент не походил на тот, предыдущий. И этот дебил вообще не напоминал спокойного, уверенного в себе Теодора. Впрочем, в этот раз почётная роль аксакала досталась мне.
Лифшиц снова ткнулся носом в блокнот и разразился ещё более странными звуками. Не думал, что человек вообще способен на такое.
Внезапно пол под ногами подпрыгнул и кое-кто не удержал равновесие, повалившись на соседей. Послышались громкие изощрённые ругательства. С потолка ссыпалось пару тонн серой пыли. Но даже сквозь густую душную пелену я увидел, что проход, через который все попали в этот зал, медленно закрылся толстой каменной плитой. На массивной плите танцевал в языках пламени отвратительный многоногий червяк.
Ну всё, понеслось! Сердце высоко подпрыгнуло, видимо заинтересовавшись происходящим, но тут же опомнилось и спряталось где-то, в районе пяток.
— Начинается, — несколько нервно заметил Хробанов, успевший стать рядом, — Волнительно, правда?
Ага, прям до усрачки, блин! А по физиономии Сергея Николаевича и не скажешь. Кажется, ему в кровеносную систему ещё при рождении закачали фреон или что-то подобное. Вон, даже Самойлов, раздающий успокаивающие оплеухи своим неваляшкам, встревоженно посматривает за спину.
— ПРФПРХТЩКРПВТ! — прочитал что-то из нового Лифшиц и на мгновение задумавшись, закончил нетленку на мощной ноте, — ГЛВРХТЧКРТВПРХТ!
Не знаю, как на других, но на стену, к которой наш пиит пытался нежно прижаться своей небритой физиономией, его лирика произвела неизгладимое впечатление. В общем, сердце камня дрогнуло. В смысле, стена с остатками разрушенной картины затряслась, точно у неё началась лихорадка. Потом из левого верхнего угла в нижний правый побежала глубокая трещина.
Я тотчас отошёл, от греха подальше, к общей массе зрителей, наблюдающей за процессом с нарастающим экстазом. Даже на серой тупой морде Паши, оказавшегося рядом, я увидел нечто эдакое. Потом любвеобильный гоблин повернулся ко мне и сквозь треск и хруст я расслышало его вопрос: