Выбираюсь наружу, голова будто разламывается на части - здорово меня оглушило.
- Гера!
Ноги едва не подкашиваются от увиденного - здоровяк Гера лежит опрокинутый навзничь, шлем пробит выстрелом в упор, над переносицей черное отверстие от пули, кровь двумя темными струйками растеклась по лицу, заполнила глазные впадины. Рядом валяется убитый враг. Но не это страшно - возле мертвецов стоит Шику, мой Шику… Я выдергиваю винтовку из так и не разжавшихся рук Геры. Мне не надо даже смотреть, я знаю, что у него просто-напросто заклинило патрон в стволе.
Яростно щелкаю микрофон шлема, пытаясь восстановить связь, и, наконец, сквозь немыслимые помехи ловлю нужный канал.
- Рядовой Хольд, доложите обстановку.
- Господин командир отделения, - раздается голос Йохана, - огонь по цели прекращен, занимаемся погрузкой снарядов.
Остается надеяться, что никто ЭТОГО не видел: артиллеристы расстреливали ДЗОТ, а близнецы таскали ящики с боеприпасами.
- Нар-одар! - Шику опускается на колени, прижимая к груди винтовку.
- Заткнись, бестолочь, - устало произношу я, - только попробуй проговориться, нас обоих разорвут на кусочки.
Шику судорожно сглатывает, на тонкой, как у гусенка, шее дергается кадык. Кивает, но в убийстве ничуть не раскаивается, его беспокоит лишь то, что он расстроил своего кумира.
Вызываю Сергея:
- Командир, - докладываю я, - приказ выполнен, огневые точки противника уничтожены.
- Потери?
- Один человек. Засада нарьягов, применили магию.
Молчание.
- Ты не ранен, Дан,… у тебя такой голос?
- Чуточку оглушен.
- Немедленно выводи своих, и присоединяйтесь к нам, тебе окажут помощь.
========== Глава 17 ==========
Оглушило меня не чуток, только я в разгаре боя этого не заметил. Пока шел до наших позиций в рощице, в глазах начало темнеть, и я почти рухнул возле ног Сергея. Меня подхватили, сдернули шлем, липкий от крови, бережно потащили куда-то.
Помню, как болтало в командирской БМД, казалось, что каждый трак вдавливается не в лесную землю, а в мою несчастную башку. Но нет худа без добра, зато мне не пришлось объяснять про Геру, думал я, то и дело выныривая из глухого беспамятства.
Как прибыли в селение, помню смутно. Были какие-то голоса, целый гул, нет, девятый вал голосов и громкий женский плач (кто же может так обо мне плакать?), отвратная вонь нашатыря и качающееся небо.
Просыпаюсь в избе Веры, в углу, за ситцевой шторой. У моих ног сидит Таня, лицо бледное, с красными, как у кролика глазами. Что случилось? Кто-то умер? Так и спрашиваю, со стоном приподнимаясь на локте. Она подпрыгивает от моего голоса, глядит, как на ожившего покойника.
- Ой, мамочки! - восклицает, сложив ладошки на груди. - Очнулся, Господи, спасибо!
- Таня, ты чего такая… Ревешь что ли? Танюшка, не плачь! Не надо же…
Она не слушает мое бормотание, прижимается к груди:
- Все думали, ты умрешь! - навзрыд. - Дан, никто не надеялся… Я так боялаааааась…
- Не реви, - смущенно утешаю ее, - пулю для меня еще не отлили, чтоб убить имперского десантника, такой ерунды слишком мало.
Танюшка всхлипывает, но уже успокоенная, просто от избытка чувств. Я падаю на подушку, голова тяжелая, словно внутрь через воронку залили свинец.
- Отец велел позвать его, если ты очнешься, - говорит Таня, - но можно… я попозже ему скажу? А пока посижу с тобой?
- Можно, - шепчу, закрывая глаза, - сиди, а я подремлю.
Я сижу на подоконнике, подтянув колени к груди. За окном настоящий оримский дождь: густая беспросветная пелена мороси, стекающие с крыши, струйки звенят в водосточной трубе. Дую на стекло и вывожу пальцем букву V, пририсовываю к ней двойку и украшаю вензелями.
Корд, я ужасно устал, запутался так, что распутывать нет ни сил, ни желания. Мне не хватает твоих звонков с другого конца света, наших редких ночных разговоров, после которых все непонятное выстраивается в стройную логическую схему. Я скучаю.
- Здравствуй, Дан.
Ты возникаешь рядом, кладешь руку на плечо, и все сразу становится неважно.
- Так, - провожу рукой по лбу, - почему я опять тебя вижу? Снова бред?