Я поняла, что не в состоянии разомкнуть губ, не в состоянии сморгнуть выступившую на ресницах слезу, не в состоянии сглотнуть перекрывшую горло слюну… Не знаю, что сталось бы со мной, если бы в тот момент не хлопнула дверь кабинета и не раздался чёткий злой голос Лорана.
— Отец, как вы посмели взять фотографию моей матери?!
Фраза была сказана по-французски, но не быстро на парижский манер, а медленно, словно Лоран выплёвывал каждое слово в лицо графа. Настолько медленно, что даже я поняла её. Или наоборот, не поняла.
========== Глава 14 ==========
Кабинет стал совсем крошечным, и в нём явно не хватало места на нас троих, но шевельнуться я не могла, будто намертво приклеилась к полу. Граф дю Сенг тоже не шелохнулся. Он продолжал глядеть в моё помертвевшее лицо. Только губы потемнели и шевелились очень быстро, хотя не издавали и звука. Или я не слышала слов. В голове шумело, как в морской раковине. Шум то нарастал, то спадал, и было непонятно, то ли голоса Лорана и графа слились в шумовую завесу, то ли я оглохла от прилившей к голове крови. Граф продолжал удерживать меня взглядом, и лишённая слуха я рассматривала его лицо. Морщины тоже стали более глубокими, или же он просто нахмурился. Наверное, они ссорятся или обсуждают нечто не очень приятное.
Не важно, говорили они вслух или общались мысленно. Главное, они намеренно исключили меня из разговора, и оставалось надеяться, что из глухого слушателя я не превратилась в предмет разговора. Лицо графа приобрело нездоровый даже по мёртвым меркам оттенок, будто его обсыпали пеплом. С каждой секундой становилось всё страшнее и страшнее, и я мысленно умоляла графа отпустить меня. И наконец парижанин перевёл взгляд на сына, и я — тоже. Как зритель немого кино без субтитров, я бегала взглядом от одного бесстрастного лица к другому, пытаясь уловить смысл шевеления мёртвых губ. Накал страстей был нешуточным! Они кидались короткими фразами или в гневе перебивали друг друга. Я дрожала в прилипшей к спине рубахе, как осиновый лист, но граф отпустил лишь мой взгляд, не ноги.
Я уже не думала о последних словах графа. Мысли оцепенели, как и тело, которое, не успев принять перпендикулярное положения, осталось прижатым к покачнувшемуся торшеру, а он, казалось, презрев законы физики, замер на манер Пизанской башни. Или не было вакуума, а был лишь краткий миг человеческого ужаса, за который два французских монстра успели обсудить все текущие дела… Неожиданно я отвалилась от торшера и вжалась коленями в колени графа. Это стал финальный кадр кино не для всех и первый новой ленты с Катей в главной роли.
— Отнеси портрет Лорану.
Руки парижанина прошлись по мне сухим льдом, и я чуть не выронила рамку, когда отпрыгнула от стола, вжав голову в плечи, словно заяц уши. Оцепенение спало, и сердце вновь стучало в висках тысячею барабанов. Морщась от боли, я упрямо шла по бесконечному ковру к двери, где стоял Лоран. Последний шаг я не сумела сделать, но хозяин успел подхватить меня раньше, чем я выронила фотографию. Я повисла на нём тряпичной куклой. Он схватил меня за шею и ткнул в пахнущую свежестью стирального порошка грудь… Какой противный запах, я забыла бросить в сушилку освежающие салфетки…
Рука Лорана непрерывно скользила от моей макушки по влажной шее к спине и обратно, неся с собой волны спокойствия. Сердце билось спокойнее, и я вновь непроизвольно потянулась к нему в благодарном поцелуе. Лоран успел отстраниться, и я слепо ткнулась ему в шею, ощутив противную скользкость белил. Я держала рамку крепко, будто коршун, но когда после несостоявшегося поцелуя опустила глаза, увидела лишь пустые руки.
— Сними шутовской наряд, — сказал Лоран равнодушным тоном уже по-английски. — Клиф будет здесь с минуты на минуту. Мы все идём в Монтальво слушать блюз. Я знаю, как ты устала, — Продолжительной паузой Лоран дал мне понять, что знает о просьбе освободить меня от общества графа. — Я отпущу тебя спать раньше полуночи. И я, как истинны католик, не заберу у тебя воскресенье. Ступай.
Не убирая руки с шеи, хозяин выставил меня в коридор. Сломя голову я бросилась к себе в комнату и так сильно хлопнула дверью, что задрожали стёкла. Я мечтала о душе и боялась вновь оказаться обнажённой пусть даже в пустой комнате.