— Жалко твоей причёски, — сказал парижанин, продолжая удерживать меня подле себя ещё долгое мгновение, но потом всё же убрал с моей окаменевшей груди одну руку и заправил развившийся локон за ухо. — И макияжа жаль, — его палец скользнул под глаза, стирая следы потёкшей туши. — И жаль, что здесь больше нет ванной комнаты, я бы тебя умыл…
Я тряхнула головой, словно скидывала давно исчезнувшую с моего лица руку. Граф равнодушно провёл пальцем вдоль бокового шва вплоть до сымитированного разреза и, щёлкнув резинкой кружевных бикини, отпустил меня и медленно, словно боялся потревожить вековые витражи, отворил стеклянные двери.
— Заходи.
Я не успела ухватиться за выбившуюся из-под ремня сорочку. Граф растворился в темноте комнаты раньше, чем я переступила порог.
— Ваше Сиятельство, — чуть слышно позвала я.
Кричать в темноте неизвестной комнаты было глупо, а делать шаг по скрипящему под ногами полу ещё страшнее, ведь двери здесь открываются в стены, а лестницы мало того, что узки, так ещё и обрываются неожиданно.
— Иди прямо, хватит бояться, — донёсся до меня голос графа, словно тот стоят в одном шаге от меня. — Научись уже доверять мне. Неужто думаешь, что я брошу тебя тут, чтобы ты свернула шею?
Я сделала шаг в темноту и в тот же миг почувствовала холод графской руки на своей ладони и вцепилась в его пальцы, словно ребёнок в мамину руку.
— Вы всё видели? — спросила я тихо, боясь не столько своего голоса, сколько ответа графа.
— Видел ли я это своими глазами или же сейчас через твою голову, не всё ли равно… Или ты хочешь знать, заметил ли я твоё исчезновение из дверей гостиной и пошёл ли на твои поиски?
— Прекратите! — я попыталась вырвать руку, но его пальцы железным кольцом обвили мои. — Когда я уходила, вы были одеты…
— Про тебя я могу сказать то же самое, — рассмеялся граф и сжал пальцы на моей талии настолько сильно, что тонкий шов платья впился в кожу. — Ответь, в какой момент ты передумала и оттолкнула его?
Я глядела в ледяные глаза — единственное, что я могла видеть в кромешной тьме, и молчала, страшась солгать, ведь я действительно не помнила, что произошло в парке между мной и этим паршивцем. Быть может, я действительно спровоцировала его сама, толкаемая злостью на графа.
— Ревность — нормальное чувство, — я еле сумела разлепить ссохшиеся губы, — и я не в силах была его контролировать. Да и вы сами выставили меня полной дурой в этом наряде…
— Да неужели в своих восточных тряпках ты чувствовала бы себя иначе? Или же мнение какого-то сброда тебе так важно?
— В отличие от вас, Лоран никогда не оставлял меня с этим, как вы выразились, сбродом. Зачем вы взяли меня сюда? Зачем танцевали со мной? Зачем явились на этот балкон, позабыв где-то пиджак, — я проклинала свой язык, но остановиться уже не могла. — Не верю больше, что вы оберегаете меня от Клифа… Вам просто скучно…
— Я хотел увидеть тебя в этом платье, — остановил мои излияния граф и прижал к себе настолько сильно, что я почувствовала боль от врезавшейся мне в живот пряжки ремня. — К тому же, теперь ты не будешь сожалеть о том, что оно висит в шкафу без дела. Теперь ты спокойно его выкинешь…
Тут пальцы его сжали ткань на плече, и я поняла, что сейчас он сорвёт с меня платье, и надеть его я уже не смогу, а перспектива остаться нагой в кишащем народом особняке казалась слишком сильным унижением, в которое я не могла позволить графу ввергнуть себя.