Урядник с Кричевским давно уже спали, храп разносился, наверное, на всю долину, Анне же никак не становилось лучше. Она льнула к нему, как дитя, обнимала тонкими руками, дышала неровно. Наконец, Яков не выдержал: подхватил жену на руки и вынес наружу из зловонного мрака избы. Ночь была лунная, чтобы видеть окрестности света не требовалось. Пойма звенела комарами, но было уже вс ё равно. Штольман решительным шагом направился к околице, подальше от грохочущей реки – и от духов всевозможных. Дворы в Утихе огораживали, а хозяйственные постройки – нет, они торчали там, где вздумается. Под самой горой пустовал сарай с остатками прошлогоднего сена. На это сено он жену и уложил, сам лёг рядом, вдыхая полной грудью горьковатый травяной аромат. Ему уж казалось, что вонью Игнатовой избы вся одежда пропиталась.
Аня снова прижалась к нему, но дрожать перестала, и вскоре уснула, успокоившись, а к нему сон не шёл.
Жить, как раньше, оказалось невозможно, как жить дальше – непонятно. Идея относительно сыскного агентства больше не казалась заманчивой. Это для него такое занятие стало бы благом. Он любил загадки, находил невероятную притягательность в гимнастике ума. Для Анны же расследования оборачивались сплошными страданиями. Сегодня Яков впервые отчётливо понял пылкую ненависть к нему тёщи. Марья Тимофеевна безошибочно связывала в единое целое Штольмана, смерть и духов. И всё, что для Анны с этим было сопряжено. Оставалось вообще удивляться, что ему только отказали от дома. На месте Виктора Ивановича сам Яков, наверное, на дуэль бы вызвал мерзавца, который настырно тянет его дочь в неприятности, чреватые такими страданиями. Если у него будет дочь… Анна сказала, что будет - Вера. Вера Яковлевна. Когда у него будет дочь, он не позволит к ней ни одному сыщику на версту подойти. Даже частному. Не говоря о полицейских.
Только вот с собой самим что делать? С тем, что он причиняет женщине, которую больше жизни любит.
Еще утром в лесу Аня была так весела и счастлива, но один лишь день в зачумлённой деревне – и вот она испугана, измучена и больна. И уберечь её от этого он не в силах. Невозможная какая-то дилемма получается: есть он рядом или нет, духи Анну всё равно будут атаковать. И только он, Яков Штольман, может защитить её от опасностей материального свойства, которыми чреваты все её спиритические расследования. Если бы не это соображение, он давным-давно бежал бы от любимой женщины на край света. Просто она и без него неприятностей себе найдёт. В этом можно не сомневаться.
Написать доктору Милцу? И немедленно!
А что потом? Когда и где он сможет получить ответ Александра Францевича? И знает ли сам доктор, как с этим бороться? Едва ли у него часто были пациенты, страдающие мигренью от скопления духов перед обедом, испытывающие тошноту от особо неприятной потусторонней сплетни.
Пётр Иванович как-то под рюмку коньяку обмолвился, что родители пытались Анну лечить от первых проявлений дара, пользовали успокоительными порошками и настойками. И едва не добились того, что живая, непосредственная девочка стала похожей на сомнамбулу или безвольную куклу. Пётр Иванович тогда воспротивился, что и послужило причиной его отъезда из дома брата. Благо, что Миронов-старший быстро сообразил, к чему приводит лечение. Страшно подумать, что могло случиться с Аней. С Его Аней!
В безотчётном порыве Яков стиснул жену в объятиях, прижимая к себе сильнее. Анна длинно вздохнула, пробормотала что-то неразборчивое и уткнулась носом ему в ключицу.
- Спи, спи, - прошептал он, досадуя на себя.
Но она и спала. И, кажется, сон её теперь был спокоен.
Сквозь прорехи в крыше было видно, что небо становится всё светлее. Глаз сегодня он так и не сомкнул. А что толку? Решение не было найдено. Одно очевидно – на Волчий прииск он её не возьмёт. Если там уже все перемерли, Аню доконают духи. Если есть живые – не исключена стрельба.
Яков осторожно отстранился, чтобы не побеспокоить, выбрался из родных объятий. Стараясь не шуметь, притворил за собой дверь. Кричевский и Егорьев ещё спали, он разбудил обоих. Урядник сопел недовольно, но вслух протестов не выражал – служба есть служба. Кричевского Штольман отвёл в сторону:
- Андрей Дмитриевич, могу вас попросить? Анна Викторовна спит. Я не стал её будить. Не могли бы вы покараулить её и объяснить всё, когда проснётся?
Этнограф понимающе закивал головой. Был он всё же человеком тонким и душевным, так что объяснять не пришлось. И порядочным, что самое главное. Ему можно было своё сокровище доверить. Сам Штольман предвидел нелёгкие объяснения по возвращении, но исчезать снова, не оставив весточки, права не имел. Слишком дорого Анне его тогдашнее исчезновение далось. Об этом ему успели намекнуть и Антон Андреич, и доктор. В красках не расписывали, воображение само дорисовало. Хоть и не по своей воле тогда исчез, Ане от этого было не легче.