«На холме Отрий, что во Фригии, повстречались легионы Лукулла и разношёрстная армия Митридата Евпатора, которую Марк Магий, посланный к царю Квинтом Серторием, обучил по римскому образцу. Серторий в Испании в то же время создавал из иберов войско в поддержку народной партии…»
Если Метродор и был обманщиком, мне нравилось, как он излагал. Во всех иных анналах Магия и Сертория именовали не иначе, как «подлыми изменниками», забывая о том, что их союз с Понтийским царём, разгромившим Лукулла в битве у холма Отрий, позволил популярам одолеть сулланцев. Когда бы не этот сговор, Корнелий Цинна не смог бы очистить Рим от сторонников Суллы и приблизить к власти Цезаря. Впрочем, об этих подробностях римлянам было бы неприлично упоминать. Как и о том, почему Митридата в итоге оставили в покое, позволив ему укрепиться в Боспоре Киммерийском. Магия с Серторием просто принесли в жертву приличиям, объявив изменниками Рима. Метродор этого не говорил. Он пересказывал обстоятельства, впрочем, не бесспорные.
Старый Филипп был закоренелым безбожником, и воспитал меня так же. Знал бы он, что я заделаюсь едва ли не жрецом! Над этим местом из Метродора он всегда особенно издевался:
«В тот миг, когда два войска готовы были двинуться друг на друга, небо разверзлось, и большое огненное тело пронеслось над полем, обрушившись в ряды римлян. Такова была месть Аполлона за разорённое Суллой святилище Дельф. И это было не единственное наказание: Сулла скончал свои дни, страдая от мучительно зудящих язв, а в битве у холма Отрий поплатился его квестор. Ряды римлян смешались, в рядах же варваров падение камня с небес было встречено ликованием. Митридат, при чьём рождении на небе была видна комета, счёл это знамением судьбы. Он двинул своё войско и наголову разбил Лукулла.
Так изменились судьбы Азии и Рима, свернув с предначертанного пути. Война Аполлона с Квирином Марсом расколола и стан бессмертных, и в мир ворвалась божественная сила…»
Мой учитель обзывал Метродора оракулом: «Никому не известен предначертанный Риму путь! И только эта пифия его знает!» Когда же я робко вопрошал, почему учитель именует труд почтенного историка обманом, Филипп напоминал мне, что Метродор был распят в Тигранокерте за попытку склонить армянского царя к измене Митридату Евпатору. «И каким же образом этот покойник мог написать о казни Сертория, которая последовала четыре года спустя? А потом описать убийство Корнелия Цинны, словно сам был там. Нет, Марк, «История» Метродора – невероятный трюк, и одним богам известно, кто его изобразил. Не вижу причин доверять этому сочинению!»
***
Только в далёкой юности мне случалось заснуть над книгой, и старый Филипп будил меня щелчком указки по затылку. На этот раз меня разбудил Метродор, соскользнувший с колен. Я уснул сидя в самой неудобной позе, должно быть от этого у меня разболелась голова. Потянулся за книгой и решил, что пора уже лечь, когда внезапный спазм скрутил желудок. Я рухнул коленями на жесткий пол. Приступ тошноты и головокружение – обычно я чувствую себя иначе. Что это? Отравление? Во рту стоял сладковатый привкус, а язык так распух, что стал мешать.
Попытался подняться на ноги – не удалось. Так, что было отравлено? Вино? Сардины? Не сомневался я только в яйцах, поскольку очистил их сам. Перед глазами клубился тошнотворный туман. Я несколько раз глубоко вздохнул, чтобы подавить тошноту, но стало только хуже. Рвота принесла краткое облегчение, и я вдруг понял, что клубящаяся пелена, застилающая комнату – это чад, поднимающийся с моей жаровни. Ночь была ледяная, я закупорил комнату почти наглухо. А поверх рдеющих углей разливалась какая-то серебристая масса, источая удушливый дым.