Безумно интересно было всё, что он говорил. На какой-то миг я даже забыл, где нахожусь, и с какими удовольствиями это сопряжено. Откуда он всё это знает?
- Да, но римляне отрицают магию.
- Ещё бы! В этом божественном агоне колдовство самого различного свойства направлялось, главным образом, против них. Потому они и спелись с христианами. Иисус был хорошим парнем, но главное свойство культа человека-жертвы – гасить вокруг себя все проявления магии. Сам он немалыми магическими способностями обладал – один из богов постарался, а вот последователям сущая мелочь досталась. И то лишь тем, кто нарвался по нечаянности на милость иных богов. Да не в этом дело. Для христиан главное – не силу обрести, а воссоединиться с Иисусом в Царстве Небесном. Теперь понимаешь, почему римляне приняли Христа? Этот пояс в руках христианина враз утратил бы все свои свойства. А вот нету здесь христиан!
- Нету, - подтвердил я. – Так тебе нужен пояс?
Он пожал плечами:
- А чего ж? Красивая и полезная вещь.
Говорить, вроде, дальше не о чем. Тем более что завтра резня продолжится. И Хаген будет драться уже с Эриком. И есть вещь, которой мне уже не узнать.
- Эрик, ты разглядывал когда-нибудь пояс?
- Да, много раз.
- Скажи мне, что там изображено? Какой тринадцатый подвиг?
- Освобождение Прометея.
Голоса за выступом стихли, и костёр тускнел, затухая. Внезапно Эрик наклонился и перерезал мои путы:
- Вот, Визарий! Ты можешь уйти! А можешь поверить мне и остаться. Обещаю тебе, я всё сделаю, как надо!
Всё-таки у него очень выразительные глаза.
Лугий
Не могу сказать, что я чувствовал, когда он ушёл. Во мне все чувства замёрзли, когда узнал Жданку в поседевшей сельской колдунье. Оказывается, можно опоздать навсегда. Я об этом догадывался уже четыре года назад, когда вернулся в их село. А сегодня узнал окончательно. Девочка ведь была, милая девочка, шестнадцать лет всего! Теперь двадцать, значит…
А потом Длинный коротко кивнул мне и исчез в скалах. Он никогда не любил долгих прощаний. Мы ведь каждый раз перед поединком прощались навсегда. Но я не принимал всерьёз – он самый умный, он всегда прав. Вон, и Жданка Правым нарекла.
Он и сегодня ушёл без лишних слов. Мы лезли наверх, а снизу слышны были голоса, потом и вовсе рёв. Аяна чуть не сорвалась тогда. Я подгонял, почти тащил их – вперёд, вперёд! Иначе всё бесполезно. Внизу умирал самый лучший парень, чтобы мы могли уйти как можно дальше. Он умирал там, а я ему за все годы слова доброго не сказал, всё честил обломом да орясиной. Теперь некому говорить будет.
Слишком много всего, это хорошо, что я не чувствую почти. Девчушка золотоволосая, синеглазенькая – она не Рейна ведь! Три года… что я теперь делать буду?..
Аяна шла впереди, там открывался простор. Нас поливало дождём, но это не страшно – дальше только идти. Но она вдруг встала, и в спине была безнадёжность. Я подошёл к ней.
Впереди и вправду был простор. Море шевелилось и рокотало на скалах далеко внизу – только чайке долететь. Мы пришли. Дальше можно не торопиться. Сзади вдруг заревела моя дочь. Не думаю, чтобы она понимала положение. Просто устала. Мы его понимали. И так выходило, что Визарий погиб зря.
На площадке негде было укрыться от дождя и ветра. Мы сели у скалы, прижавшись друг к другу спинами, упрятав Златку понадёжней в тепло. На коленях Аяны лежал проклятый пояс. Она смотрела с холодной решимостью.
- Как полезут, в море его упокою.
- А потом?
- Буду стрелять.
Хорошо, ты это можешь делать. А что делать мне? Или преисполниться мысли, что караю их за убийство Визария, и верить, что мой Бог простит? Рядом дрожала бесплотным телом Жданка. Жданка?
…я думал, можно испачкаться в крови, но не коснуться грязи. Мне досталось и то, и другое. Но ей это было всё равно.
Она не красавицей была, моя девочка. Красавицы, видел я их! Разве в этом дело? Она меня принимала, несмотря на грязь и кровь, видела таким, каким я себя видел лишь в мечтах… прежде, чем мечты в первом бою растоптали…