Александр настаивать не стал, улыбнулся тоже. Глаза у него хорошо улыбались, а губы не очень – морщина по углам рта ложилась. Я подмечал такое у тех, кто о роде людском невысокого мнения.
- Извини, Меч, я спросил, чтобы понять, что ты знаешь о наших обычаях. Сейчас не каждый грек помнит то, что Филомен, Леонтиск и Адраст хотели возродить в Танаисе. Это называется демократией – когда жители сами решают все дела, сами назначают правителей и изгоняют неугодных. Милый обычай, кстати! Вот им-то мне Филомен и грозит.
Белёсый Кратон болезненно ухмыльнулся и спрятал свою гримасу за чаркой. Я тоже из приличия сквасился.
- Так вот, Меч, демократия годится, когда народу немного, и все жители просвещённы и готовы сами решать судьбу колонии. Может, в глубокой древности где-то в Элладе это и было хорошо. А у нас половина города – простые селяне, которых надо уговаривать взяться за оружие ради собственной обороны. Они привыкли, что их защищает армия Боспорского царя. Это наш вечный спор с Филоменом. Вольный полис, как же! Да кому это нужно? В наши дни куда надёжнее быть подданным славного царя-завоевателя. Иначе те же гунны разорят нас при первой возможности. Старик не понимает, что в таких обстоятельствах не избежать твёрдой руки, этого требует время. Благо теперь таких, как он, упёртых, осталось немного!
- Ага, - сказал я. – Прочих упёртых уже разобрали на члены.
Он поперхнулся и чуть не проткнул меня взглядом:
- Что ты этим хочешь сказать?
- Ничего. Это меня не касается.
Стратег приблизил ко мне лицо, перегнувшись через стол. Парень умел выпивать, не хмелея, не хотел бы я иметь его врагом.
- Послушай, Лугий! Мне наплевать, что ты себе думаешь, но это не так. Да, я сторонник твёрдой руки, и зовут меня Александром, как великого Сына Зевса! Но это не имеет отношения к тому, ради чего я пришёл. И если одержимый идеей безумец хочет вести на смерть людей, которые доверили мне их защищать, я должен сделать для этого всё, что смогу. Я говорю понятно?
Спасибо, совершенно понятно! Люблю ясные речи.
- А от меня ты чего хочешь?
Вот тут он слегка убыл в плечах и на скамье утвердился понадёжнее.
- Твой друг был знакомцем Филомена… Хотя нет, не думаю, чтобы тебе удалось его уговорить. Но твоё ремесло – наказывать преступления. Не возьмёшься ли ты?..
Что я ему мог сказать? Я сказал, что подумаю над этим.
*
А всё же получается, что я ему до сих пор завидовал. Завидовал, хотя его уже не было в живых. Завидовал той жизни, которую он прожил, и той, которую очень хотел, да не успел прожить. Каждый свой шаг я привык мерить этой величиной, забывая, что не меня зовут Марк Визарий. Может, всё дело в том, что люди, обращаясь ко мне, взывали к его долговязой тени. Александр точно на это рассчитывал. Да и Филомен, говоря со мной, ни на миг Визария не забывал. И оттого мне самому казалось, что Длинный жив и где-то рядом. Тяжкое это дело – мёртвого друга за плечами таскать. Никому не пожелаю!
К Филомену я всё же пошёл. Сам не знаю, для очистки ли совести, или потому, что возомнил, будто могу говорить от имени Визария. Однако он меня сразу разочаровал.
- Лугий, сколько тебе лет?
Я ответил, что тридцать.
Лицо Филомена украсила улыбка, слегка ироническая.
- Визарий был таким, когда мы повстречались. Серьёзный молодой человек, и очень образованный. Прости, ты ведь не столь образован?
Странно слышать, как Визария называют молодым человеком. Впрочем, и Длинному не всегда было за сорок. И без штанов он тоже бегал, если на то пошло.
Я вдруг на миг зажмурился, представив его ухмылку.
Лугий, римляне вообще предпочитают ходить без штанов. Даже Цезари!
- Я не столь образован. Это имеет значение?
Филомен уловил в моём тоне всё, что нужно, потому продолжил без насмешек:
- Я не хотел обидеть тебя. Просто теперь уже не всякий понимает то, что стало причиной моего конфликта с Александром. Визарий это точно знал, он читал Плутарха.
Ага, ещё один книжник! Надо Аяне сказать, она всё ищёт, кто бы её всей грамоте мира обучил.