Что же это за люди, кои на смерть будто на молитву ходят? Коих божья сила из мёртвых подымает, взвесив дела на своей руке? И Лучик мой – такой же? И этот грозный и горестный муж ему за старшего брата? И я его такого хочу?
А пуще всего страшно было, что непростой бог Визария силой дарил. Боги в старопрежние времена меж людьми ходили, и были они, как люди, что в них верили – умней только да сильней. Дарили смертных своей милостью, делились могуществом, карали, когда надо было, а сами умереть не могли. В наши дни всё меняться стало. Утекает из мира волшебная сила бессмертных, затворились они в своих чертогах. Или вовсе меж собой сражаются. Но всё же пока богов мыслимо дозваться, свершая нужный обряд. Даже до Христа дотянуться можно, хоть и не даст он большого могущества.
Только Бог Мечей был вовсе не из таких. Не было его в миру, мёртвой тенью вставал позади, стоило Правому позвать: «Во имя Справедливости!» Мёртвый бог его рукой разил, и сам Правый мёртвым делался, верша свой суд. Оживал потом, да толку ли! Мыслимо ли жить, когда лишь тобой воскресает божественная воля, и та для того только, чтобы смерть нести?
*
Вот и ехала я с ними, от страха обмирала. Всё обернулось не так, как видела в мечтах. Неужто сумею привыкнуть? Неужто с ними век вековать буду? А и нужен ли мне кто другой?
Как на место приехали, стало у меня одним страхом больше. Жил в доме у Правого странный дед: сам сажи черней, а на голове седые волосы курчавятся, как ягнячья шёрстка. Увидал нас, улыбнулся – а во рту зубы белые-белые, и все целёхоньки до единого! Вот тебе и дед.
Златке моей он сразу глянулся, только с седла спустили, аж ручонками всплеснула:
- Ой, дядька Уголёк!
И черный человек громко рассмеялся, скаля белые зубы:
- Я Уголёк. А ты кто?
Пугало в нём не только обличие чёрное. Он калека был: ногу волок, на руке пальцев недоставало. И в шрамах весь. Воин? Тоже, как они?
Правый его по имени назвал: Томба. Странное имя. Это как в ночи костёр горит, и чёрнолицый жрец стучит по пустотелому древу: том-ба, том-ба… И в этом тоже чудилось мне прикосновение чуждой силы. Они все подле силы ходили, нисколько её не боясь. А меня всё страшило. То, что я прежде сама умела, пустяками казалось. Что там наговор сплести, боль унять, когда каждый в этом странном доме руку своего бога нёс на себе.
Аяна черноглазая пахла степью, полынным ветром – горечью. И сила её была ночная, под полной луной рождённая, будто светила изнутри. Никто не видел, я видела. А ещё видела, что она ту силу крепко в узде держит, потому как милый её жил среди белого дня, на людях, под ярким всевидящим солнцем. Только так и служат суровому Прове. А Правый и Лучик мой эту службу верно несли: никому не отказывали, кто за правдой к ним приходил. Много слёз людских я у них в дому повидала.
Было раз: позвали Мечей на берег. Людского жилья там нет, скалы да галька под ногами. И на этой гальке лежал малец лет пяти, кровью исходил. Мать подле него в крике билась. Отец чернее тучи стоял.
Чем уж они были заняты, когда чужой человек в лавку зашёл, за покупками будто? Пока его обихаживали, кто-то другой меньшого увёл со двора. Девок ему мало, змею беспутному!
Лугий побелел так, что заострилось лицо:
- Мне его отдай, - прохрипел. – Сам гада найти хочу!
Правый только кивнул. Он глаз с мальца не сводил, а тот и дышал с трудом уже. Ох, лихо, что же я-то стою?
Пала на колени, голову кудрявую с камней подняла и зашептала: вначале ему, чтобы не боялся, а после уже заговоры, что на ум шли. Никогда не видала, чтобы такое делали с маленьким мальчиком, но кровь да боль унять я ведь умею. Мать, услыхав незнакомую речь, ринулась кошкой, плечи мне исцарапала. Визарий её поднял, быстро заговорил по-гречески. После она под руку не лезла, и то ладно. Больше мне никто не мешал.
Заговорить кровь скоро удалось, я чуяла – раны внутри смыкаются, покрываются свежей корочкой. Но мальчишка слабый был, уснул тут же. И на меня слабость накатила, словно вся кровь с ворожбой вышла. Села я на гальку, веки поднять не могу, а всё ж силы нашла, чтобы молвить:
- Как очнётся, дайте ему орехов и мёду. Да несите в тепло скорей.
Правый снова рядом стоял, он один не боялся ворожее в глаза посмотреть.
- Можешь сделать так, чтобы он всё забыл?
- Уже сделала.
И навалилась дрёма, склонила головушку долу. Только почуяла я, будто Лучик меня на руки поднял и домой понёс.