Пока я соображал и вспоминал, он нагнулся и нырнул в какой-то дворик. Поскольку это был первый встреченный человек, я решил набраться наглости и последовать за ним. Как иначе узнать, где тут жилище Лугия? Но к тому времени, как добрался до калитки, воина уже не было во дворе. Зато…
- Смотри, Гай! Твой папа.
Я вдруг испугался, что плохо отстирал рубаху, и она пахнет кровью. Но дети уже уткнулись мне в плечи, кажется, их это не смущало. Они очень подросли, восемь месяцев прошло. Мгновенно угнездились на коленях, словно и не было разлуки, и сынок уже что-то совал мне в руку:
- Папа, на тичку!
В самом деле, птичка. Неужели это в Танаисе такое делают?
Грохнула, отворяясь, дверь, и черноволосый герой шагнул наружу с каким-то странным лицом.
- Свататься приходил, - злорадно сказала Златка. – Тётя Аяна от ворот поворот дала.
Умная дочурка у Лугия.
Я осторожно спустил Гая с колен, отдавая ему игрушку. Мне стоило труда не рвануться к двери бегом. Не хватало детей напугать. Умница Златка снова поняла, взяла Гаяра за руку:
- Гай, смотри, лошадка!
- Ашадка!
Я всегда помнил Аяну с луком и мечом, в короткой льняной тунике амазонки. И даже когда думал, что она больна, не мог представить её растерянной и слабой. Какой же беззащитной, какой одинокой она была в этом тёмном платье… греческая причёска, волосы под вдовьим покрывалом. Не мог я видеть это покрывало!
Она стояла ко мне спиной, не оборачивалась. И ровным голосом говорила, что не может любить Александра, потому что навсегда отдала свою любовь другому. Мне отдала!
Кажется, я не плакал с далёких дней детства. Да и в детстве тоже плакал нечасто. Но в тот день это снова случилось со мной. Рывком шагнул в комнату, обхватил родную руками, целуя в макушку и бессвязно шепча о своей любви, словно боясь, что опять сказать не успею. Она пыталась разжать мои пальцы, потом руки скользнули выше, к запястьям, на миг замерли и бессильно опали.
- Марк…
…………………………………………………………………………………………………..
Мы ещё долго сидели, прижавшись друг к другу, и она безутешно плакала у моей груди. Плакала и гладила, трогала тонкими, смуглыми пальцами – словно слепая. Трогала, и снова молчала. Только сияющие глаза слагали поэмы…
Я увидел свиток на столе.
- Это мой Овидий, - сказала жена. Потом вдруг смешно пожаловалась. – А по-гречески я читать не умею.
Меня пронизало такой сильной, такой острой болью и нежностью, что не сразу смог поднять снова вымокшие глаза.
- Ничего… Я тебя научу.
*
Урса пришёл на закате, день спустя. Я кивнул ему, поднимаясь с колоды, на которой сидел, пока Жданка ворожила, заговаривая больную грудь. Хорошо, что Лугия нет пока дома. Две горячие головы с мечами – результат непредсказуем.
И хорошо, что Аяна не видит. Хватит того, что милая сестрица тревожно схватила меня за руку:
- Не ходил бы ты, Правый!
Улыбнулся ей:
- Всё в порядке.
Но она всё равно не поверила, ведь я взял с собой пояс с мечом. Не поверила и Урсе, хотя он постарался быть очень любезным. Я бы тоже не поверил, видя его напряжённое лицо. Впрочем, теперь всё будет честно, зря она опасалась. Я не чувствовал холода или гнетущего страха, который приходил вместе с бедой. Быть может, я просто перестал его слышать. И всё же был уверен: сегодня Чёрного рядом нет.
Мы вышли за ворота.
- Куда ты ведёшь меня? – спросил я.
- Там, у реки.
Выбранное им место было хорошо для купания: широкий, искрящийся вечерним солнцем плёс. И песок под ногами. На таком лежать хорошо.
- Ляжешь, - пообещал мне Урса.
Я присел на корточки, поднял камушек и пустил его прыгать по воде. Лепёшки печь – так называлось это в детстве.
- Чему улыбаешься?
- День хороший.
Он обошёл меня, наклоняясь и пристально заглядывая в лицо:
- Ты всё же недоумок, Визарий! Так и не догадываешься, кто я?
- Хочешь сказать, что ты Выродок, Урса?
Его удивил мой спокойный тон.
- Как давно ты понял?
- Давно. В тот день, когда ты мне сам о нём рассказал.