— Нет, тот раз был последним, — покачал головой Рэй. — Твое состояние я оцениваю как удовлетворительное, поэтому решусь задать мучающий меня вопрос, — он запнулся и долго молчал, прежде чем продолжить.
За окном скрипнула ветка, испуганно заухала сова.
— Твое сердце не бьется. Тебя убили, я зафиксировал смерть: налицо все стандартные признаки. Я видел твой труп, понимаешь? Но сейчас ты сидишь передо мной, пьешь молоко, которое терпеть не можешь. Что ты с собой сделал, Драко? Продал душу дьяволу? — последнее предположение Рэй попытался произнести в шутливой форме, но все равно получилось серьезно.
Драко мелками глотками осушил стакан с молоком, ощутив на краткий миг слабую нить эмоций своего друга.
Любопытство и страх. Или подозрение? А может, презрение, грусть?
Чем старательнее Драко пытался определить эмоцию, тем сильнее болела голова. Боль стала невыносимой, и он оставил болезненные попытки. Не только слабое тело, но и силы, на которые он привык опираться, подвели его.
— Почти. Я не умру до определенного момента, — осторожно произнес Малфой.
— Ты опять связался с темной магией! Сколько раз я буду вытаскивать тебя из дерьма? — в сердцах воскликнул Рэй.
— Дерьмо — это моя жизнь, — поморщившись, произнес Драко, — и вытащить меня тебе не удастся. Сколько раз я жалел о заключенной сделке. Она дала мне очень многое, но забрала самое ценное. А я поздно понял, как значимо оно было.
Представляешь, Рэй, я влюбился. Однажды отец говорил мне, что спать можно со многими женщинами, а любить — одну-единственную. Теперь я верю, хотя мне всего восемнадцать. Перед смертью особо остро ощущаешь жизнь, и я не сомневаюсь, что действительно люблю.
Но ирония в том, что она любит не меня, а мою вторую страшную сущность. Любит его — таинственного, сильного, ироничного, не меня — циничного, противного, оскорбляющего и получающего от этого удовольствие. Она не видит во мне тех других качеств, не видит во мне души.
— А ты пытался показать ей их? — нахмурившись, спросил Рэй.
— Сейчас ты закатишь глаза и назовешь меня глупцом. Нет, я не хотел, чтобы она узнала меня. Приводил глупые доводы и до определенного времени не сомневался в их правильности.
Она семь лет раздражала меня своей внешностью, происхождением, вечным стремлением жертвовать собой ради других. Да и сейчас мне становится плохо от мысли, что она в любой момент готова отдать жизнь за двух идиотов. Как они могут позволять ей?
Убить бы ее, чтобы вот здесь, — Драко приложил руку к груди, — не болело. Но ведь болеть не перестанет, да?
— Ты сам ответил на свой вопрос, — сказал Рэй, беспомощно разведя руки. — Ты ведь говоришь про ту девушку, которую я лечил. Мне тогда пришла в голову подспудная мысль, что тебе она небезразлична. Такая трогательная забота, признаться, не ожидал подобного от тебя.
И да, ты глупец. Зачем все усложнять? Почему не признаться и не показать, что ты бываешь нормальным человеком?
— Она швырнула мое признание мне в лицо. А у меня нет времени бесконечно предлагать свою любовь.
— Но она-то любит тебя или того (я уже совсем запутался) другого тебя?! — нетерпеливо воскликнул Рэй.
— Ненавидит меня обоих, — с грустью произнес Драко. — Хватит бесполезных рассуждений. Жалость к себе отравляет. А меня и без того ранили отравленным клинком.
— Мне никогда не удавалось понять, почему ты делаешь все, чтобы было плохо не только окружающим тебе людям, но и тебе самому?
— Если бы я знал.
— Ты действительно идиот, Малфой. Теперь я беспокоюсь за тебя еще больше. Куда уж больше?
— Не стоит, мой друг, — ответил Драко и, сонно моргнув, закрыл глаза. Он уснул мгновенно, не слыша сетований Рэя и не чувствуя привычной тяжести на душе.
На следующее утро его навестил отец и настоял, чтобы на время расследования Малфой скрылся за пределами Англии. Заранее не принимая никаких возражений, Люциус приказал домовикам собирать вещи сына. Драко и не собирался сопротивляться. Он чувствовал искреннюю заботу и настоящую отцовскую любовь, в которой до конца своей жизни ни разу не усомнился.