— Очередной приступ «я помогаю всем, и когда меня не просят тоже»?
— Очень смешно. Только за всей твоей саркастичной бравадой я вижу то, что видела в Гриме в предыдущие месяцы. Одиночество. С большой такой буквы «О»! — выпалила Гермиона. — И если тебе нравится торчать в квартире, не спать, не есть нормально и вздрагивать от каждого шороха, вперед! Ты скрываешься от убийцы, но с такой жизнью ты сам себя угробишь.
— Спасибо, что разрешила вернуться, Грейнджер! — тихим яростным голосом прошипел Драко, а затем продолжил уже более спокойно: — Но я не уверен, что идея вернуться в школу так хороша. Убийца пробрался на закрытую вечеринку Министерства.
— Почти три года назад пятерым ученикам Хогвартса удалось пробраться в Отдел тайн. Защита Министерства и не была совершенной. А после гибели Волдеморта важные чины расслабились, предполагая, что время усиленных мер безопасности прошло.
— В нашем правительстве идиоты.
— Совершенно согласна.
Гермиона рассмеялась, чувствуя, как напряжение внутри ослабевает. Малфой сдержанно улыбался.
— Мой внутренний голос, на который, как мне кажется, влияет пророческий дар Анабель, заявляет, что ты должен вернуться в Хогвартс, иначе случится непоправимое.
Он должен вернуться в Хогвартс. Это говорит пророческий дар Анабель, а не глупое сердце Гермионы.
«Ведь так?» — спросила себя Гермиона.
— А вот и причина сей гневной речи, — улыбка Малфоя стала слегка колючей. — Вернувшись в Хогвартс, я все равно подвергну своих друзей опасности, потому что противник слишком силен даже для Грима.
— Все же подумай, — попросила Гермиона и, коротко попрощавшись, вышла из квартиры.
Она не стала дожидаться лифта и побежала вниз по лестнице. Перед глазами мелькали ступеньки, один пролет, другой, а к горлу подступали непрошеные слезы. Атмосфера квартиры, их маленького убежища в промозглые ноябрьские дни, всколыхнула забытые чувства. Она была столь уязвима, потеряна, разбита в те дни. А Грим незаметно утешал, отвлекая бесконечными спорами, рассказами о жизни высшего общества.
Она забыла, почему влюбилась в него.
В комнате царил холод. Сквозь открытое окно ветер приносил с собой снежинки, ложившиеся на подоконник, пол, ее руки и ресницы. Ноги не слушались, и Гермиона лежала на покрытом снегом ковре, думая о собственной глупости и беспомощности. Тогда слезы тоже собирались в уголках глаза, текли по щекам.
Магический огонек, появившейся в комнате, осветил высокую фигуру Грима.
— И чего мы здесь разлеглись, Грейнджер? — зло произнес он.
— Захотелось, — огрызнулась Гермиона, за показной грубостью скрывая настоящую радость от его появления и собственную слабость, в которой не хотела признаваться.
— Мне было душно. Я хотела открыть окно. Упала. А сил подняться нет.
— А где Твинки? — угрожающе спросил Грим, и Гермиона испугалась за судьбу бедного домовика.
— Я его отпустила. Он плохо себя чувствовал вроде бы из-за последствий какого-то темного заклятия. А вызвать обратно не смогла, я ведь не являюсь его хозяйкой. Ты бьешь своего эльфа?
— Нет, конечно. Он сам себя бьет. Все они мазохисты. А почему не воспользовалась магией? Забыла, что ты волшебница? — процедил Грим.
— Моя палочка осталась в том доме. Не думаю, что после взрыва она уцелела.
— А кристалл? Почему ты не вызвала меня?
— Не хотела тебя беспокоить.
На самом деле, кристалл остался в тумбочке, до которой ей было не дотянуться, но и сама мысль беспокоить Грима, ни разу не навестившего ее и явно безразличного к ней, была неприемлема для ее гордости.
— Какое благородство! — яростно произнес Грима. Открытое окно, подчиняясь его невербальному приказу, с шумом захлопнулось. — Лежишь на полу под сквозняком, дрожишь от холода и плевать тебе, что я каждый день справляюсь у Твинки о твоем самочувствии…
— Правда?
— Нет.