Всё это ещё не слишком хорошо уложилось в голове мужчины; хотелось доказательств более крупных и масштабных. А на это необходимо время, которого, в общем, не так и много… Поэтому Джон порешил именно сейчас довериться мнению Креймера, даже если тот окажется не прав. Он позволит парню быть его путеводной звездой, позволит себе довериться глупо и слепо. В этом было что-то непростое, но вместе с тем и приятно-тайное.
Автобус остановился около остановки; конечная; этим местом оказалось что-то около середины аллеи; значит, нужно пройти километра два пешком либо по прямой, либо по дворам. Людей практически не встречалось, только издали кое-кто иногда перебегал улицы или входил в подъезд. Утренний неприятный туман повис над городом; небо покрылось серой плёнкой неравномерно: где-то с оттенком синего, а местами, причём не только около востока, с розоватым. Джон решил пройти другим путём и зайти не с калитки: так получалось идти до здания быстрее, прямым маршрутом, а в прошлые разы приходилось давать огромный крюк по аллее и потом ещё в диагональ. Константин спешил, зная, что времени у него немного; минут через пятнадцать уже был около забора, ловко перелез через него и поплёлся прямиком к невесело торчащему из тумана грузному зданию. Пустырь теперь напоминал серый кафель, на котором разлилось молоко тумана; можно было видеть только в радиусе десяти метров вокруг себя. Мужчина удивился, припоминая, что впервые за три с половиной года видит подобное в этом городе: здешнему климату не были присущи туманы и сырость. Казалось, эта пустошь с её гадким туманом — раковая клетка, распространяющая вокруг себя опухоль — на город. Всё вокруг постепенно заражалось и не имело возможности дать отпор.
Джон встряхнул головой, понимая, что, когда он приходит в это место, то сразу начинает размышлять о всяком бреде. Но от этого паранойя не пропадала… Он вошёл во двор — ворота были слегка приоткрыты с прошлого раза — и двинулся к чернеющей дыре входа. Внутри было всё так же, в противовес мыслям и предположениям повелителя тьмы — ничто не изменилось, хотя логично было почему-то предполагать, что что-то должно стать другим. Константин точно не знал, откуда эти мысли. В здании было темно, но не так, как вчера, а туман заполнил комнаты ещё плотнее, окутав каждый предмет «одеялом»; на стенах блестели капельки влаги, с потолка закапало сразу в нескольких местах, а тишина стояла прежняя — почти гробовая, только какая-то упругая и слишком искусственная. Джон не стал задерживаться на первом этаже, хотя теперь время для поисков было самое хорошее — дневной свет был куда лучше даже фонарика; мужчина сразу прошёл до лестницы и стал осторожно взбираться на следующие этажи. Второй этаж он лишь окинул беглым взглядом, не сходя с лестничной площадки, и пошёл на третий, решив, что ничего интересного он не найдёт.
Константин решил подниматься и проходить вглубь третьего этажа быстро — таким способом решил обмануть боль, мистически исходящую от этого места. Он буквально бежал, перелетая через развороченные ступеньки; об осторожности забыл, впрочем, отделался лишь парами ушибов — ступени под его ногами как-то подозрительно быстро превращались в труху. Но на это повелитель тьмы внимания не обращал — просто не было времени — и уже преодолевал первые комнатки на третьем этаже. Краем глаза замечал сломанные им вчера стенки и перегородки, но бежал вперёд, не останавливаясь; где-то до середины всё шло хорошо, но после голову вновь резко стиснула боль — сильнее предыдущей где-то раза в три. Перехитрить не удалось. Джон усмехнулся и, несмотря на подступившую тошноту к горлу и головокружение, продолжил бег, уже будучи в метрах десяти от заветной комнаты. Фонарик по-прежнему лежал на полу, нетронутый и не сдвинутый, даже включённый; мужчина заметил его только тогда, когда споткнулся. Пластик загремел нереалистично громко. Впрочем, среди такой тугой тишины такое нормально.
Повелитель тьмы почти праздновал победу, когда оставалось пару шагов до поворота, но радоваться оказалось рано: в голову попал будто какой разряд, перед глазами заплясали молнии, и Константин согнулся пополам, ощущая, как тело проткнули тысячи игл. Было не то чтобы больно — жутко неприятно становилось от их количества. Мужчина схватился за голову, остановился — боль утихла, — но после понял, что так нельзя: идти сегодня нужно до конца. Поэтому заставил себя расправить плечи и направиться вперёд, держась рукой за стену. Он добрёл до комнаты и наконец зашёл в неё, подняв взгляд на середину — ровно в то место, где обычно в других стояли аппараты.