========== Глава 20. Уютность. ==========
Я потянулся через пространство, которое нас разделяло — меньше фута и больше, чем вселенная ©.
Над ними быстро пролетали тучи, солнце заманчиво грело, если только не было заслонено ими; холодной ветер обдувал их и так покрасневшие лица. Джон прикрывал глаза и слушал дыхание парнишки: неровное, глубокое, кажется, болезненное. Он провёл рукой по своим грязным, слипшимся волосам-сосулькам; тогда ему отчего-то сильно захотелось посмотреть на себя в зеркало, хотя какое-то страшное предчувствие останавливало его делать это — его лицо и так-то не отличалось особой красотой, а после всего этого ужаса оно наверняка только подурнело.
— Скажи честно, я внешне сильно изменился? — слова вырвались легко, без, как в прошлом, нудных раздумываний над каждой буквой перед предложением в три слова; Джон понимал, что даже если б начал говорить про что-то другое, про какой-то отстранённый бред, Чес бы его выслушал спокойно и даже ответил.
— Ну… изменился. Знаешь, ты выглядишь куда старше. И это не потому, что появились морщины или складки или цвет лица стал серым, а потому что теперь твои глаза смотрят не иначе, как печально. Невыразимо печально. У тебя будто взгляд старика… хотя так посмотришь — вроде ещё молодой мужчина.
— Что ж… — Джон хмыкнул, — тогда я в этом не одинок. Правда?
— Правда… — улыбаясь и прикрыв глаза, отвечал Чес, откинувшись на стену домика и принимая на своё бледное лицо солнечные лучи. — Наверное, я больше не похож на того Чеса, который так нравился тебе своей безбашенностью; как видишь, слова мои теперь как-то по-глупому умны, а огоньки в глазах задул ветер перемен. Но что поделать, Джон, что поделать…
— Тебе нужно просто отдохнуть. Я пойду, разогрею воду и для тебя в бане. Как думаешь, сколько килограммов грязи на нас и нашей одежде? — Джон привстал, потянувшись; Чес, не открывая глаз, усмехнулся и ответил:
— Наверное, два.
Конечно, это было жуткой неправдой, но кто не любил посходить с ума вдвоём? Вот они как-то полюбили, точнее, это стало их жизненным кредо, кажется.
Джон сказал Чесу, чтобы тот подходил в скором времени, а сам пошёл в сторону бани, вверх по улице, как и сказала Молл. Увы и ах, но никакой одежды, кроме этой, уже давно отслужившей свой срок, у них не было; Константин с какой-то грустью прощупывал грязную, местами рваную, но в чём-то ещё похожую на пальто тряпку на себе — вот и всё, что осталось от прошлого величия. Так же ведь и в его душе, верно? Джон уже не мог не соглашаться. Но радостно было хотя бы вот от какой мысли: начиная с этого времени его голову займут только бытовые проблемы — где заработать побольше, как распределить доходы, скопить на нужные лекарства, где покупать еду подешевле, как выходить Креймера, если врач тут навряд ли имеется. И всё. И это радовало. Бывает такой момент в жизни, когда начинаешь радоваться тому, что после долгих моральных передряг, после психологических кругов Ада и священного костра душевной инквизиции, что в конце концов сжигает всё, что там было, доброго и злого, хочется просто отдыха, просто отвлечься на насущие дела и, возможно, пустить своё житьё в гору, стать хорошим хозяином; но только, Боже упаси, не думать о прошлом, не думать о тех поступках, о недавнем, что опять вводит в обугленную пучину страданий.
Джон был почти счастлив, окунаясь в эту малость нищенскую, чисто материальную, хлопотную, тревожную, но для него — спасительную жизнь.