— А теперь расскажите мне всё как было, со всеми подробностями, даже с теми о которых дамы, как правило, умалчивают.
— Да рассказывать особо и нечего, и подробностей особых не было, — Начала вспоминать товарищ Незабудка.
— Тем не менее, всё как было, в мелочах.
В коридоре товарищ Буханкин увидал товарища Тыжных. Тот вертел перед носом омерзительного виду половую, заскорузлую от чёрной грязи тряпку.
— Ну и что ты там нашёл, пока меня не было? — спросил Арнольд Буханкин.
— Да вот, полюбуйся, — товарищ Тыжных кинул англоману тряпку.
Буханкин морщась поймал её, взял в два пальца, едва сдерживая в себе приступы брезгливости, достал лупу и стал разглядывать эту мерзость. Ничего любопытного не найдя, спросил у Свирида:
— И что в ней такого особенного?
— Особенного — ничего. Чего ж в ней особенного? Тряпка половая. Кровушку ею смывали со стен, да с пола. Не чуешь что ли, кровищей воняет?
— Фу, disgustingly, вот ты дурень деревенский, зачем мне эту дрянь сунул, — Буханкин откинул тряпку, стал, как положено англоману, тщательно вытирать руки большим платком. — И что думаешь, много ей смыли?
А «дурень деревенский» смеялся, глядя на коллегу и говорил:
— Да почём же мне знать, сколько этой тряпкой крови отмыто, много ли мало ли. Вот ты у дамочки лучше спроси, её раздевали, или так жрать хотели, с одёжей вместе?
— А зачем тебе это? — поинтересовался Буханкин. — Может, ты любишь послушать про раздетых дамочек?
— Дурак ты, Буханкин. Чтобы просто уяснить, сколько тут уже баб пожрали. Ежели раздевали, то куда их тряпьё девали, продавали или сжигали, или прятали?
— Сжигали, наверное, или продавали. Что и куда в этой халупе спрятать можно? Тут же пусто во всё доме — недоумевал Буханкин, который был в органах совсем недолго.
Свирид Тыжных тоже работал в КРО совсем недавно. Но был он деревенским, и в отличие от англомана, в совершенстве владевшего дедуктивным методом, знал, где обычно что-то прячут:
— Чердак да подпол, куда ж ещё прятать. Давай я чердак осмотрю, а ты подпол. Половицы плохо прибитые поищешь.
Но Арнольд Буханкин не согласен был с таким раскладом:
— А чего это ты чердак, а я подпол? Давай наоборот. let’s reverse.
— Давай, — сразу согласился крестьянский сын, морщась от непонятных слов, и достал топор из-за сложенных дров у стены.
— А ты дамочку-то разглядел? — игриво улыбнулся Буханкин, прежде чем уйти. — Какова конфета!
— Никакая она не конфета, — буркнул Свирид Тыжных сердито. — Она член ВКПб с шестнадцатого года, а сама проститутка. Вот так вот, брат.
— Не может быть⁉ — Округлил глаза Буханкин. — Откуда знаешь?
— Откуда, откуда? Оттуда! Сама она сказала! Сказала, что ей ящер три червонца предложил! За них и поехала. А ещё она Савинкова знала, сам слышал.
Но эсер Савинков на товарища Буханкина не произвёл никакого впечатления. Его больше удивляла сумма:
— Три червонца? — отказывался верить он. — Да нет, ты не расслышал. Не может быть, чтобы три червонца.
— Не веришь, так сам спроси. Я то небось, не глухой.
— А вот так и спрошу! — храбрился оперуполномоченный Буханкин.
— Брешешь, не спросишь, — Тыжных даже остановился, ухмылялся. — Забоишься!
— Спрошу!
— Забоишься.
— С чего бы? Я при исполнении, могу любые вопросы задавать.
— Охота глянуть. Без меня не спрашивай, — продолжал ухмыляться товарищ Тыжных, садясь на пол и что-то там ища. — А пока иди чердак погляди.
— Не командуй.