- Может и так, любимый - произнесла Сивилла и запрыгнула сверху на его торчащий вверх и уже готовый к соитию член. Разгоряченный, и возбужденный видами голой мокрой в воде Сивиллы и водой самого бассейна. Насаживаясь своим под волосатым черным лобком мокрым от половых выделений раскрывшимся черными половыми губами влагалищем. На него, расставив вширь полные крутыми бедрами свои женские смуглые красивые, как она сама ноги рабыни алжирки. Вцепившись своими женскими рабыни мулатки руками в голую мужскую грудь Харония.
- Ну и что - произнесла ему в ответ ни сколько, не смущаясь и не обижаясь Сивилла - Я тебя все равно сегодня хочу, Хароний –
И она приклеилась своими полненькими алыми губками рабыни алжирки к тонким губам своего хозяина. К губам уже не молодого сорока девятилетнего седого и уже лысеющего и с округлым небольшим пузиком ланисты Харония Диспиция Магмы.
***
Ганику снился опять этот сон. Опять тоже самое, и эта женщина. Женщина, называющая его своим сыном. Этот сон, стал более частым сейчас, чем раньше. Он стал его видеть, чуть ли не каждую ночь.
Сон помогал ему взрослеть. Он общался с той женщиной, и она ему, рассказывала об его Отце Боге, и Рае. Пока у них было время общаться.
Она вообще ему говорила, что он оттуда с Небес, а не с земли. Что он принадлежит Богу как и она. И самое главное она называла себя его мамой. Его Ганика мамой. Ее это не стареющее еще молодое женское лицо. Во снах. Но почему-то? Седина в волосах ее. Она раньше была моложе. Он хотел задать ей этот вопрос, но чувствовал, что неудобно. Но это как-то связано и с ним. Что, вероятно они одно целое. Она будто поддерживает его в этом мире. Поддерживает собой, отдавая ему частью себя.
Этот сон. Сон без конца и начала. С грудного возраста. Все пять лет.
Пять лет, за которые он вырос во взрослого мужчину. Но в душе остался еще ребенком. Женщина, говорила с ним о Небесном Рае. Об его Отце Боге и о Небесном золотом Троне. И вела его по пустыне, куда-то вдаль и открывала, прямо в воздухе какие-то двери. И в этот момент появлялись снова они. Появлялись преследователи их. Их обоих, и молодая русоволосая женщина, буквально за руку его за собой выводила из того мира, как бы в этот мир. И растворялась в воздухе, как бы Ганик не просил с ним остаться.
Она говорила ему, что будет с ним всегда рядом. И будет охранять его и поддерживать как может. А он, должен жить ради нее. И когда-нибудь они вознесутся на Небеса. После прощения.
Какого такого прощения?
Ганик понятия не имел. И этот навязчивый преследующий его постоянно очень реалистичный сон изматывал его психологически своими непонятными действиями. А главное, он не знал точно, кто эта женщина. Женщина, зовущаяся его матерью. Женщина, у которой были светящиеся крылья, и она летела рядом с ним. Он ее не видел никогда.
Лишь слабо помнил некое женское молодое над собой лицо. Лицо, склоненное к нему и что-то говорящее о любви и Небесах. Еще говорящее о том, чтобы он помнил его, то лицо с невероятно красивыми синими женскими глазами. И помнил яркий свет над собой. И то лицо в том свете. И как оно превратилось в лицо женщины. И потом лицо исчезло, оставив что-то в его маленькой Ганика тогда сжатой младенца руке. Он помнил эти капельки слез в руке младенца.
Он хотел, получше, расспросить приемную свою маму Сильвию о той женщине, о которой говорила она ему одному и в тайне. И куда она делась. Но не решался как-то. Не мог понять почему. И что у него было в его детской тогда руке. Какие-то блестящие красивые, похожие на бриллианты капельки.