Мистер Кэннон держит меня за руку, потому что я инстинктивно хочу пойти к Итану, а он не даёт мне этого сделать. Он помогает мне выйти за дверь и загораживает проход. Я расхаживаю взад-вперёд. — Он велел мне уйти? Ты это слышал?
Мистер Кэннон выглядит так, будто за последние десять минут постарел на десять лет. — Да, дорогая, я тоже это слышал.
Я перестаю расхаживать по комнате, когда из палаты выходит один из врачей. Он не смотрит на меня, а обращается к мистеру Кэннону. «Сэр, ради безопасности и благополучия вашего сына нам придётся попросить её уйти».
Я подхожу к нему так, чтобы он был вынужден смотреть на меня. «Попросишь меня уйти? Там мой жених. Мы женимся...»
Мой голос затихает, когда я понимаю, что завтрашней свадьбы не будет. Кто знает, когда она теперь состоится?
Доктор коротко кивает мне, прежде чем посмотреть на мистера Кэннона. «Сэр, ваш сын попросил не пускать её обратно».
“ Что? - Изумленно спрашиваю я.
Мистер Кэннон кладёт руки мне на плечи. «Хорошо, я понимаю», — говорит он доктору, они переглядываются, и доктор возвращается в палату.
— Николь, моему сыну больно, и он, вероятно, думает, что защищает тебя. Дай ему немного времени. Мы с Бобби будем держать тебя в курсе всего, и я уверен, что Итан передумает.
Меня переполняет боль. У меня болит грудь, болит голова, болит всё. «Сэр, как я могу просто уйти? Как я могу просто бросить его? Я не могу».
Он качает головой. «Это то, что ему нужно от тебя прямо сейчас. Ему нужно сосредоточиться на себе. Обещаю, я буду держать тебя в курсе и поговорю с ним».
Он отпускает меня и отступает на шаг. Я знаю, что он хочет вернуться и увидеть своего сына, но не может этого сделать, пока я стою здесь.
Я киваю и ухожу, оставляя позади большую часть своего сердца.
3
ИТАН
Прошло три недели с тех пор, как я видел Никки или разговаривал с ней. Три недели с тех пор, как моя жизнь изменилась навсегда. По словам врачей, я выздоравливаю. Пересадка кожи, которую они смогли сделать, выглядит успешной, но на моём теле всё ещё много повреждённой кожи. Это некрасиво, и мне невыносимо смотреть на себя в зеркало.
Я старался не падать духом, но это чертовски трудно. Жизнь, которая у меня должна была быть, теперь лишь далёкое воспоминание. Ничего уже не будет как прежде.
И я знаю, что сегодня будет только хуже.
Вчера вечером отец говорил со мной о Николь. Она каждый день приходила в больницу и сидела в холле, ожидая, что я попрошу её прийти. Я почти так и сделал, но это было в самый тяжёлый для меня период, когда я был близок к тому, чтобы потерять надежду. Только когда я убедил себя, что если я впущу её, это её уничтожит, я нашёл в себе смелость оставить её в покое.
Но, похоже, с неё хватит. Она сказала моему отцу, что всё равно придёт ко мне сегодня. Она сказала, что если больница захочет применить силу, чтобы выпроводить её, они могут это сделать, но она будет приходить каждый день, пока я её не увижу.
Мысль о том, что какой-то мужчина прикоснётся к ней, заставила меня согласиться с отцом, что я увижу её сегодня. И это будет самое трудное, что мне когда-либо приходилось делать в жизни. Труднее, чем прыгнуть в горящее здание, чтобы спасти маленького мальчика. Труднее, чем хоронить свою мать, когда я был ещё маленьким. Сегодня мне придётся вычеркнуть из своей жизни любовь всей моей жизни, женщину, которую, я знаю, я буду любить вечно.
Раздаётся робкий стук в дверь, и входит Никки. Она выглядит ещё красивее, чем я её помню, и, несмотря на то, что она выглядит уставшей, она как глоток свежего воздуха.
“Итан”.