5 звучание. Она, словно загнанная в угол собака, рычала и скалилась на экономку.
— Правду никто не любит, Мэг, — ехидно сказала Тара. — То, что ты снова забрюхатела от масы, особенной тебя не делает. Ты рабыня и девка твоя рабыня. Не забывай это.
Так, я узнала о своём рабстве. Весь день я держала маму за подол платья, боясь потерять. Даже зашедший маса, не заставил меня отпустить край её платья.
Когда он вошёл все замолчали. Я ощутила их страх перед ним. Опустив глаза в пол, рабыни ещё старательней готовили. Мама прятала меня от глаз Эдмунда за пышным подолом платья. Маса не разозлился, увидев меня на кухне. Мой хозяин скупо улыбнулся и потрепал меня, как соба-чонку, по голове. Мне шесть лет и это была моя первая ласка, которую я удостоилась от родного отца. Я и раньше видела его. Он чаще всего проходил мимо, не замечая девочку, прячущуюся за деревьями его сада. Иногда наши глаза встречались. Я резко дёргалась назад и бежала без оглядки.
А он продолжал свой путь. Прибегая в нашу с мамой лачугу, я пряталась.
Меня тянуло к нему, и я ужасно боялась его. Наблюдая, как он возится со своей белой дочерью, я представляла себя на её месте. Какое же это счастье, когда у тебя есть любящий отец. У меня он был. Я видела и слышала его, но ближе чем на этой кухне папа ко мне никогда ещё не был.
Поначалу я приставала к матери с глупыми детским вопросами:
— Почему мы не с папой?
— Почему не мы живём в его доме?
— Почему он не любит нас так, как их?
Мама вздыхала и вместо нужных мне ответов, обнимала меня. Наверное, ей было тяжело говорить об этом. Не знаю, любила ли она его? И вообще, возможно ли искренне любить своего хозяина?
Моя мать была очень красивой. Настолько красивой, что ей завидова-ли. Её ненавидели за эту красоту и проклинали. Никто не хотел общаться с ней. Даже у рабов есть друзья, но мою мать обходили стороной. Считая её любимицей хозяина, а значит, некой предательницей. Будто у неё был выбор. Любить господина или не любить. Единственным близким человеком у неё была я.
Мои бесконечные «почему» прекратились, когда глаза моей матери закрылись навсегда. Её сердце остановили тяжёлые роды. Мой брат не прожил и нескольких минут. Той ночью десятилетняя девочка повзрослела. Я
боялась, быть проданной и потерянной для неё. Боялась никогда не увидеть добрые светящиеся любовью мамины глаза. Страшилась не почув-ствовать её руки на своём теле. Я страшилась злого дядю, забирающего детей. Он приходил ко мне в кошмарах каждую ночь. Я просыпалась в по-ту и слезах. Прижималась к матери, но всё равно не могла уснуть до утра.
Я думала, стоит закрыть глаза и это кошмар снова вернётся. Господи, я боялась не того. Мои детские страхи обрели другую реальность. Не меня за-6 брали у неё, а её у меня забрал очередной ребёнок Эдмунда.
Над могилой матери раб-пастор прочитал молитву. Пропели и ушли.
Тоже мне событие. Ещё одна рабыня ушла в мир иной. Никому до этого не было и дела. Я стояла возле насыпанного холмика, под которым лежала моя мать, и плакала.
Самого утра шёл ливень. Мои слёзы терялись в этом потоке воды.
«Жаль, что я так не умею плакать, как небо», — думала я, сжимая маленький букетик цветов.
Мне только исполнилось десять лет. Совсем ребёнок, но не для рабства. Детство у невольников заканчивалось, как только они начинали ходить и говорить. Уже в четыре года маленькие рабы помогали родителям на плантациях. Выполняли работы в господских домах. Меня не коснулась эта повинность. Пока была жива мама, она оберегала меня. Отдава-ясь по первому же требованию масе, обеспечивала мне лучшую жизнь.
Но, теперь мамы нет. Как со мной поступит человек, которому я обязана рождением? Заберёт в свой красивый дом? Или отправит на плантации под палящее солнце? А может, как сказала Тара, продаст. Но, как бы он ни поступил со мной, так больно мне уже никогда не будет. В этом мире я осталась совсем одна.
ГЛАВА 2. Дом хозяина
Ближе к вечеру прекратился дождь, а серые сумерки медленно покрывали мокрую землю. Я всё ещё стояла у могилы матери. Мои босые ноги увязли по щиколотку в грязь. Платье мокрой тряпкой прилипало к коже. Я
то и дело вздрагивала не то от слёз, не то от холода. Прижимая к груди маленький букетик, я никак не могла решиться возложить его на могилу.
Почему-то ещё в детском сознании был страх, если я положу букет, то стоять тут уже не нет смысла. Мне придётся уйти. Но куда? В старую хижину?
Без мамы она опустела и стала чужой.
Стоя там, я словно чего-то ожидала. Как будто ещё один час возле могилы матери что-то поменяет в моей жизни. Я терпеливо ждала неизвестности, а дождалась роковых перемен.
На моё детское худенькое плечико опустилась тёплая рука. Я не слышала, как он подъехал. Не слышала, как спешившись, подошёл ко мне. Я