30 тишина. Никто не срывался на рабынях и не вопил по пустякам с утра до ночи.
Её отъезд порадовал и меня. В кабинет отца леди Джейн не ворвётся, пытаясь унизить меня в очередной раз. Мы сможем спокойно поговорить с отцом наедине. И я надеялась, что моя правда сможет остудить его пыл.
Я тихонько открыла дверь и вошла в кабинет. Отец сидел за столом и перекладывал бумаги. В руке дымила трубка. Он курил её, только когда что-то сильно выбивало его из привычной колеи. В последний раз это бы-ло, когда Кристофер проигрался на круглую сумму. Мой невинный поцелуй, конечно, не в счёт с огромными долгами сына, но для отца честь дочери не имеет цены. Даже будучи незаконнорожденной я ценилась пока была невинна. Так хотя бы можно было рассчитывать на кое-какой брак с небогатым, но добропорядочным мужчиной.
— Отец, — позвала я, закрывая за собою двери.
Он поднял глаза на меня и от этого взгляда полного разочарования, мне захотелось провалиться сквозь землю.
— Я думал, что твоя советь не позволит прийти ко мне, — его голос холоден, но неравнодушен.
Уже лучше. Я не совсем потеряла своего отца.
— Мне нечем стыдится, отец, — делая шаг к нему, сказала я, — ничего плохого я не сдала. Мистер Льюис говорит неправду. Я не … — мои щёки зарделись оттого, что я хотела сказать отцу. — Мы не делали того в чём нас обвиняют. Я не опозорила тебя, папа.
— А в чём вас обвиняют?! — голос отца уже оглушает меня.
Я вздрагиваю от непривычки. Отец никогда на меня не кричал.
— Изабель сказала, что мистер Льюис якобы видел нас и мы… — я осеклась, опустив голову.
— Он целовал тебя! — вскочив с кресла, воскликнул отец. — Он — раб!
Он — животное и прикасался к моей дочери! Я прикажу отрубить ему ру-ки! Нет! — отец подскочил ко мне. — Нет! Я прикажу его оскопить, чтобы впредь даже и думать не мог о таком!
Он кричал на меня, а я плакала. Картины таких издевательств над живым человеком меня пугали сильнее, чем крик отца.
Не выдержав такого давления, я упала на колени и, закрыв лицо руками, взмолилась:
— Папа, прошу не надо. Я умоляю тебя, не наказывай так его. Он ни в чём не виноват. Мы просто друзья. Не более.
— Друзья?! Он — животное! Раб! Моя дочь дружит с рабом?! — тон голоса стал немного тише, но не утратил свою жёсткость. — Хорошо, я не ис-калечу его. Я его просто убью. Прикажу повесить.
И тут я похолодела от ужаса. Он мог так поступить. За последние шесть лет Мистер Льюис вешал четверых рабов. Троих за воровство и одного за драку с надсмотрщиком. Моего отца слезами не вымолить пощады для
Луки. Он решил его судьбу. Молодой человек умрёт за поцелуй и это будет
31 в назидание другим рабам, чтобы даже не смели думать о таком кощун-стве, как любовь к госпоже. Только мой папа забыл, наверное, кто я и кем была моя мать. Я не госпожа. Я рабыня, а значит, раб поцеловал рабыню.
Это не преступление. Мы же оба животные. И в нас говорят животные инстинкты.
Я подняла глаза на масу Эдмунда. В эти мгновения он действительно казался мне больше хозяином, чем отцом. Высокомерный. Жестокий. Холодный. Циничный. Мой отец и господин в одном лице.
— Моя мать была для вас тоже животным? Даже когда вы совокупля-лись с нею, вы видели в ней животное? Тогда и я животное для вас! По-весьте и меня рядом с ним, господин Эдмунд, — не сводя глаз с отца, говорила я, а по щекам текли слёзы, не дававшие рассмотреть его лицо.
Я думала после таких слов, отец ударит меня. Он долго молчал. Потом опустился на колени рядом со мною и обнял. Я не ожидала такого от него.
Несколько минут назад он разъяренно орал на меня, угрожая повесить Лу-ку. Теперь вот молчит, и по-отцовски обнимает.
— Ты так похожа на неё, Лили. И ты моя дочь и всегда помни об этом.