Конечно, моя мама не обращала внимания на напряжение и взгляды.
Я могу только представить себе реакцию Фионы на то, что свекровь, которую она никогда не хотела видеть, появилась на пороге ее дома без предупреждения, да еще и с таким характером.
Когда я вошел в дверь, играла музыка. В этом нет ничего необычного. Фиона постоянно включает музыку. У нее странный и разнообразный вкус. В один прекрасный день она слушала Тейлор Свифт, а на следующий — «Shinedown5». Она познакомила меня с парой групп, мне даже понравилось. Но я ей не говорил об этом.
Что-то запекается в духовке. Пахнет чертовски здорово. Тарелки аккуратно сложены на сушилке. Это мама сделала. Фиона — так себе кухарка. Она не неряха, но обычно убирает за собой через несколько часов.
Из открытых дверей, ведущих на террасу, донесся смех. Фиона проводит там много времени, несмотря на жару. Ей нравится бывать на улице, на солнышке. В доме всегда открыты окна, она редко пользуется кондиционером — что чертовски сводит меня с ума, — и она постоянно забывает закрывать окна и двери перед тем, как лечь спать.
Что привело к многочисленным спорам о том, что ей необходимо делать это для своей безопасности. У меня мурашки побежали по коже при мысли о том, что она жила здесь одна и делала это до того, как я переехал. Ей повезло, что какой-то псих не воспользовался этой возможностью.
Я так ей и сказал.
Она ответила:
«Психу повезло, что он не выбрал этот дом».
С этой женщиной не поспоришь.
Я пошел на звук смеха.
Моя мама и Фиона сидят на садовых креслах. У каждой из них в руке по бокалу вина, бутылка стоит перед ними, а также множество закусок, на которые нацелился мой урчащий желудок.
Если бы не Фиона.
Улыбающаяся. По-настоящему. И когда ее глаза встретились с моими, в них не было ни напряжения, ни обещания «поговорить позже». Ничего. В кои-то веки эта женщина не провоцировала на конфликт.
Это почти заставило меня отступить на шаг.
— Кип! — восклицает мама, вскакивая с дивана, чтобы подбежать и обнять меня.
От нее пахнет теми же духами, которыми она пользовалась всю жизнь. Объятие, как всегда, длится слишком долго и заканчивается тем, что она держит меня на расстоянии вытянутой руки, изучая своим внимательным взглядом.
Я делаю то же самое. Ей скоро семьдесят, но она совсем не выглядит на свой возраст. У нее есть морщины, от беспокойства, горя и утраты. Но также есть морщинки от счастья, радости и любви. Она маленькая. Особенно по сравнению со мной. Миниатюрная и хрупкая на вид. У нее светлые волосы, убранные с лица назад. Лицо, которое всегда искусно накрашено. То же самое и с ее одеждой — всегда отглаженная, дорогая на вид.
Мой отец считает, что внешность важна.
— Иди и прими душ, — приказывает мама после осмотра. — Ты грязный.
— Я работаю на стройке, мам, — говорю я, улыбаясь, потому что ничего не могу с собой поделать. Я скучал по ней.
Она поджимает губы.
— Ну, мы ужинаем через десять минут, и ты не можешь сидеть за столом в этом, — она указывает на мою одежду.
— Господи Иисусе, я взрослый мужчина, черт возьми, — стону я.
— Не поминай имя господа всуе, — отрезает она.
— Ты атеистка, — замечаю.
— Да, — бормочет она. — Но мы не знаем, кто твоя жена, — произносит театральным шепотом.
Я усмехаюсь.
Фиона тоже. Теплый смех. Искренний. Я почувствовал это своим членом. Не подходящее ощущение, стоя так близко к матери.
— О, произноси его имя всуе сколько хочешь, — предлагает Фиона. — Богохульство — мое любимое.
Мама улыбается на это, в ее глазах пляшут огоньки.
— Она мне нравится, — снова театральным шепотом произносит она.
Мне нужно гребаное пиво.
— Пойду переоденусь, — говорю я.
— Ты не поздороваешься со своей женой? — нахмурившись, спрашивает мать. Отступает назад. — Не обращай на меня внимания. Веди себя так, будто меня здесь нет, — машет рукой, как будто не собираясь смотреть, но я знаю, что она наблюдает.