— Руки убрали немедленно, — это ж Тайка!
И Макс никогда не слышал в её голосе таких интонаций. Даже и не подозревал, что она так умеет.
— Молчи, дура, — кажется, это Захаров. — Только пикнешь — я сейчас ему так добавлю, что никогда не очухается.
— А ты потом скажешь, что он сам упал, — добавил Петров.
— Вы идиоты, да? Вы не понимаете, что вас допросят и узнают правду?
— Никто не станет нас допрашивать. Твой вшивый Плетнёв никому не сдался, вот увидишь. И даже если ты побежишь и нажалуешься папочке, он не будет его защищать, потому что твой Плетнёв — никто. Кто слышал про Плетнёвых? Только соседи по даче, наверное. Поэтому успокойся и делай, что сказано! — снова Петров.
— Зря ты так думаешь, — ледяное спокойствие и железобетонная уверенность. — В нашей академии невозможно скрыть ничего, ты не слышал об этом? И позабыл, что вас отчислят, если вы позволите себе хоть что-нибудь? Так считай, что уже отчислили!
Макс попытался оценить живость. Хреновасто, но — ничего, он должен справиться. Должен встать и вломить этим вот.
— Рот ей закрой, нечего эту дуру слушать, — голос Петрова. — И держи хорошенько.
Дальше Максу удалось расслышать только невнятные звуки — кажется, кто-то кого-то толкал, или что-то ещё делал, потом взвыл кто-то из этих тварей.
— Я же сказал — держи её хорошенько, и приготовься снимать, понял?
— Сам держи и снимай разом, у меня не сто рук! Поставь телефон и включи на запись, потом отрежем лишнее!
Макс попытался пошевелиться. Выходило плохо, кружилась голова.
— Да поставь же её уже, чтоб не дёргалась, дождёшься, что нас тут найдёт кто-нибудь!
Шипение, звук удара, сдавленный писк Тайки.
Что? Кто-то из них рискнул ударить Тайку? Реально бессмертные. То есть возомнившие себя таковыми.
Раздавшийся вопль одного из уродов подтолкнул открыть глаза.
— Убери ногу, дура, ты мне ботинок порвёшь, и больно же! — орал Петров.
Больно ему, значит. Сейчас будет ещё больнее, да. Иначе зачем.
Макс разлепил глаза — зрение никак не фокусировалось, и рывком подбросил себя с пола. Получилось. А дальше он очень хотел подняться на ноги, но ноги не слушались. Тайка боролась с двумя уродами площадкой ниже, и ей нужно было помочь, помочь немедленно, и размазать их по ступеням, и может быть, не только по ступеням и не только размазать, но…
Он не понял, что случилось. Но в ответ на очередной несчастный Тайкин писк снизу у него внутри что-то как будто лопнуло. С треском. Он даже забеспокоился, не услышал ли кто этот треск. А потом глаза наконец-то открылись.
Почему-то он увидел лестницу совершенно иначе. Она казалась больше, потолки выше. Зрение как будто не просто вернулось в норму, а ещё и улучшилось. Он внезапно услышал не только драку внизу, но и какие-то разговоры едва не этажом выше, и стук чьих-то каблуков неподалёку по коридору. И запахи, миллион запахов. Знакомый Тайкин — и ещё запах неуверенности, страха и отчаяния от уродов снизу. Голова перестала болеть, и вообще он внезапно ощутил себя полным жизни и силы. Человеческой и магической.
Наверное, нужно было спуститься по ступенькам, но он почему-то прыгнул. И не понял, как так вышло, что приземлился на загривок Захарову, и с наслаждением вонзил когти в его плечи. И завалился на площадку вместе с ним.
Что?
Какие, к бесу, когти?
Вопил Захаров, вопил Петров, задорно прыгала и показывала на них с Захаровым пальцем освобождённая Тайка, а Макс в упор не мог понять — что вообще случилось-то?
— Будьте любезны пояснить, что здесь происходит, — голос проректора Милославской прозвучал громом с небес.
— Он защищал меня! Людмила Павловна, он не виноват! — Тайка тут же вытянулась в струнку под взглядом Милославской.
— Отцепляй его тогда, раз защищал тебя, — в голосе Милославской звучали какие-то непонятные нотки.
Тайка подошла… и дотронулась. Погладила по голове.