Она взяла их, и мы оба смотрели, как они крутятся на концах атласных завязок, за которые она их держала, как будто это был какой-то невероятный физический подвиг, а не простая гравитация. Я поднял глаза к ее лицу и увидел, как ее губы изогнулись в маленькой улыбке.
— Спасибо, — тихо сказала она. — Я знаю, что мои немного потускнели…
— Нет, — сказал я, не желая, чтобы она подумала, что меня смутила ее обувь. — Я имею в виду, что это не имеет никакого отношения к этому. Я хотел сделать тебе подарок на память и… — Я пожал плечами, протягивая руку, чтобы остановить движение туфель. — Я знаю, что танцоры используют по несколько пар в год.
— Спасибо, Алек. Никогда еще никто не был так заботлив. Ты действительно не должен был этого делать. Я не заслуживаю…
— Перестань, — перебил я. — Я — мы — привели тебя в этот театр, чтобы ты помогала строить других людей. А не для того, чтобы издеваться на тобой.
Я смотрел, как она отпускает атласные завязки и поднимает руки, чтобы обнять меня за шею, и чувствовал, как впадаю в шок. Я не знал, как я могу находиться в этих объятиях, прижиматься к этой потрясающей груди и плоскому животу, знать, каким на самом деле было ее тело под одеждой, и при этом не взорваться. Меня уже переполняло гудящее вожделение, которое грозило развязать мне руки. Я не мог усугубить ситуацию.
Но отступать было уже поздно. Она сама направилась ко мне.
Мгновение казалось замедленным. Она прикоснулась ко мне, наполнив меня электрическим разрядом, подобного которому я еще не испытывал. Я опустил глаза и уже открыл губы, чтобы сказать ей "не за что", как вдруг заметил, что ее губы сжаты и она приближается, чтобы поцеловать меня в щеку.
Я не мог остановить это, даже если бы захотел, и, конечно, не хотел останавливаться. Я уже доказал, что я полный осел, так что зачем останавливаться сейчас? У меня было достаточно времени, чтобы взять в руки ее затылок и наклонить его, взяв все в свои руки. Вместо того, чтобы быстро прижаться к моей щеке, мои губы нежно прижались к ее губам. Я усилил давление, провел языком по ее губам, требуя, чтобы они раздвинулись настолько, чтобы мой язык проник в ее рот.
Забудьте о правилах.
Правила были для других — не для меня.
Не тогда, когда первый же вкус заставил меня жаждать большего. Страсть
побеждала всякий намек на сопротивление запретному. Я не мог сравниться с этой красавицей. Я притянул ее ближе к себе, и мой язык стал соперничать с ее языком.
Тихий скулеж заставил меня отстраниться настолько, что она смогла прошептать: — Я не должна.
— Я не должен. Мы не должны, — сказал я в знак согласия, но свободной рукой обхватил ее за талию, приподняв ее на носочки, а другой притянул ее ротик к своему.
Страсть умножилась, и я полностью потерял контроль над собой. Мощное вожделение взяло верх, и все рациональные мысли исчезли, когда мы целовались так, как я никогда не целовался раньше.
Я не знал, есть ли еще кто-нибудь в театре. Я не знал, войдет ли Юрий в любой момент. Мне было все равно. Я не мог сосредоточиться на реальности, когда мой язык был во рту Клары.
Разум кричал в моей голове, но я боролся с ним, прижимая Клару к своей груди. Если бы не то, как она прижалась ко мне, я был уверен, что она рухнула бы на землю. Ее дыхание стало моим, и наши сердца забились в одном ритме. Мы медленно сливались в единое целое в этом всепоглощающем поцелуе, пока нам не пришлось набрать в легкие воздух.
Мы еще долго стояли, глядя друг на друга. Пусть одежда теперь скрывала ее наготу, но это не меняло того факта, что я хотел ее всеми фибрами своего существа.
— Алек…
— Я знаю. Знаю, — сказал я, резко отпуская ее и выходя из комнаты, пока не совершил самую большую ошибку в своей жизни. Только когда за мной захлопнулась дверь кабинета, я понял, что мои пальцы запутались в длинных атласных лентах точно такого же цвета, как кожа Клары, раскрасневшейся после душа.
— Черт возьми! — прорычал я, срывая туфли и швыряя их в стену.
Я сказал "я знаю", но это была гребаная ложь. Я был потерян и тонул в волнах эмоций, вызванных этим поцелуем. Я ничего не понимал.
8
Алек