А не эта слабая, озабоченная и растерянная версия.
Это противоречит почти всему, что он когда-либо пытался показать мне о себе.
Я не идиотка. Я знаю, что почти все, что он позволил мне увидеть в себе, — это притворство.
За последние несколько месяцев он был по-настоящему искренним со мной всего пару раз, но не больше, чем на прошлой неделе, когда я пришла к нему в квартиру, чтобы рассказать о Найтс-Ридж, и он сломался у меня на глазах.
Именно из-за этого момента он стал таким злобным.
Я понимаю. Он напуган.
Черт, я тоже боюсь, большую часть времени, но я не настолько решительно настроена скрывать это, чтобы отталкивать от себя всех.
Его глаза притягивают мои, и я клянусь, что вижу в них что-то такое, мягкое, чего никогда раньше не замечала.
Я так погружаюсь в них, что не замечаю, как он движется, пока не оказывается прямо передо мной, и его рука не касается моей щеки.
— Сирена, мне так чертовски жаль.
Его глаза блестят влагой, отчего мое сердце учащенно забилось, а в груди стало не по себе.
Он весь в беспорядке. Его нос закрыт уродливой повязкой, которая мало что делает, чтобы скрыть синяки. Засохшая кровь окрашивает его подбородок и шею, а также руки. В одной из них — канюля, которая, как я могу предположить, прикреплена к чему-то, чего я не заметила.
Он выглядит таким же сломленным, как и я.
Я все еще тону в его темных глазах, когда открывается дверь и раздается скрип чьих-то шагов.
— Ух ты, я не рассчитывала на то, что увижу это, мистер Чирилло, — говорит мягкий голос. — Хотя, признаться, на этой работе я видела и не такое.
Странное чувство собственничества проникает в меня, как только я понимаю, что она говорит о его заднице, которая, несомненно, торчит из халата, судя по тому, как он склонился надо мной. И, к счастью, мне удается проглотить все свои комментарии по поводу того, что она его разглядывает.
Мне должно быть все равно. Я здесь из-за его невыносимой и неразумной задницы.
Оторвав взгляд от моих глаз, Нико тянется за спину, чтобы прикрыться, прежде чем медленно опуститься в…
Черт. Инвалидное кресло.
Должно быть, ему еще хуже, чем кажется, если он позволил кому-то толкать себя.
— Сильно больно? — спрашиваю я, сохраняя нейтральное выражение лица.
— Довольно сильно, да.
— Хорошо, — прошипела я.
Весь воздух вырывается из его легких, а его брови морщатся в замешательстве.
— Серьезно? — шиплю я. — Ты удивлен, что я разозлилась? Ты мог убить нас, Нико.
Мое горло горит, когда я кричу на него.
— Хорошо, Брианна. Пожалуйста, постарайся сохранять спокойствие, — успокаивает медсестра, подходя ко мне с тонометром в руках, который на самом деле не нужен. Я и так знаю, что давление чертовски высокое.
— Ты помнишь, что случилось? — спрашивает меня Нико, все еще похожий на сломанного, растерянного щенка.
— Да, — шиплю я.
— Думаю, вам пора оставить нас с пациентом, мистером Чирилло.
Нико опускает подбородок и в шоке смотрит то на меня, то на медсестру.
— Но…
— Хоть раз в жизни делай, что тебе говорят, Нико, и отвали.
Подняв руку, он потирает челюсть, глядя на меня так, будто я говорю на совершенно другом языке.
Как раз, когда я собираюсь повторить, он говорит.
— Ладно, — хмыкает он, обхватывая пальцами трубку, которая исчезает в тыльной стороне его руки, и дергает ее.
У меня сводит живот, когда трубка освобождается, и по его коже стекает немного крови.
— Нико, это не…
— Мне все равно, Дженис. Мне, блядь, все равно, ясно?
Не закончив говорить, он попятился к двери.
— Это еще не конец, Сирена, — зловеще произносит он, прежде чем покинуть палату, снова оставив нас обеих с изображением своей голой задницы.
— Ну что ж, — говорит медсестра — видимо, Дженис, — все еще глядя на дверь. — Не уверена, что эта задница компенсирует его отношение.