Я слышу шаги Виктора по коридору и сильно прижимаюсь спиной к основанию кровати, сворачиваясь в тугой клубок.
— Вставай, — приказывает он.
Оставь меня в покое.
— Розали. — В этом единственном слове звучит предостережение.
Я игнорирую его, просто желая лежать здесь, пока не умру.
— Господи, блять, Боже, — огрызается он, затем хватает меня за руку и рывком ставит на ноги. Меня толкают в направлении ванной. — Прими душ и переоденься. Мы опаздываем на обед.
Моя челюсть стискивается, а горло сжимается. Поворачиваясь к нему лицом, я кричу:
— Я не пойду!
— Блять , ты испытываешь мое терпение, — ворчит он, выражение его лица соперничает с грозовой тучей.
Я вздергиваю подбородок, решив, по крайней мере, стоять на своем. Может быть, он и похитил меня, но я точно не стану подчиняться каждому его приказу.
— Мне. Все. Равно. — Чувствуя себя безрассудно и как будто мне нечего терять, я подхожу на шаг ближе. — Убей меня.
Глаза Виктора прищуриваются на моем лице.
— Не искушай меня, маленькая Роза.
Теряя рассудок, я бросаюсь вперед и бью кулаками его в грудь.
— Убей меня!
Руки Виктора обхватывают меня и крепко прижимают к его груди. Я извиваюсь и сопротивляюсь, но быстро устаю. Эмоции, которые мне удалось подавить ночью, извергаются подобно вулкану и заставляют меня прерывисто кричать.
Он кладет руку мне за голову и прижимается своим телом к моему, другая его рука остается сомкнутой вокруг меня. Я чувствую, как он прижимается ртом к моим волосам.
— Шшш...
Захваченная Виктором и отчаянно нуждающаяся в утешении, я прижимаюсь к нему так близко, как только могу, оплакивая все, что потеряла.
— Господи, Розали, — прошептал он, с беспокойством произнося слова. — Я так чертовски сожалею о боли, через которую ты проходишь.
Извинения не вернут мою семью, но они немного облегчают душевную боль – достаточно, чтобы я могла дышать и чтобы ко мне вернулось здравомыслие.
Мои руки оказываются между нами, и мне удается ухватиться за его рубашку, нуждаясь в утешении, которое он предлагает, хотя бы еще на некоторое время.
— Если ты больше ни во что не веришь, просто поверь, что я не причиню тебе вреда.
Это не имеет значения. Мне уже причинили такую боль, от которой я никогда не смогу оправиться.
Виктор отстраняет меня на дюйм, его руки обхватывают мое лицо, и я вынуждена посмотреть на него, когда потерянные рыдания срываются с моих губ. Его глаза впиваются в мои, и впервые в них нет и следа жестокости, всегда таившейся в темных глубинах его радужки. Есть только сострадание.
— С тобой все будет в порядке.
Я качаю головой, моя кожа касается его ладоней.
— Не будет.
Я слишком многое потеряла.
Вчерашняя счастливая девушка умерла вместе со своей семьей, и на ее месте остались осколки того, кем она когда-то была.
— Ты будешь в порядке. Просто на это потребуется время.
Поскольку он выглядит не как глава Братвы, а как человек, в груди которого на самом деле бьется сердце, я осмеливаюсь умолять:
— Пожалуйста, отпусти меня.
Он медленно качает головой, сострадание исчезает, и он отстраняется от меня.
— Перестань просить. Я дам тебе свободу, только когда тебе исполнится двадцать один год.
Мои плечи опускаются, и, развернувшись, я иду в ванную и закрываю за собой дверь.
— У тебя есть десять минут, — выкрикивает он.
Глубоко вдыхая, я открываю краны и смотрю, как вода разбрызгивается по кафелю.
Я так устала. Физически. Эмоционально. Ментально.
Я не смогу бороться в течение трех лет. Но сдаваться нельзя.
Может быть, мне удастся поговорить с матерью Виктора. Или, если повезет, мне удастся встретиться с Изабеллой. Может быть, кто-то из женщин захочет мне помочь.