Севериныч, свесив ноги, присел на крышу кареты. Мужики укладывались штабелями на траву.
Луша потрепала баюна за ухом и шепнула:
— Молодец.
И тут под ноги свет Витальевны упала стрела.
— Ах! — Василиса едва не превратилась в лягушку от волнения. Щеки позеленели. Из груди ее вылетело и воспарило к небесам огромное бирюзовое сердце.
Волшба развеялась.
— Тьфу, — приходя в себя, сказал Севериныч и спрыгнул с кареты. Луша лукаво улыбнулась. Она угодила под чары Кощея, Севериныч — под Василисины. Квиты. Когда она рапорт напишет — начальник не станет насмехаться.
А Василиса все держалась за грудь:
— Приведите его ко мне!
Толпа (кто еще был на ногах) раздвинулась. И в открывшийся проход входил мальчишечка двенадцати лет. Белобрысый, бедно, хотя и опрятно, одетый и с луком на плече. В колчане за спиной длинные стрелы шевелили серым оперением.
Похоже, мальчишечка опоздал к «банкету» и теперь пялился вовсю и на пропускающую его толпу, и на задремавших, и на двенадцать молочных гривастых коней, бьющих копытами от нетерпения, и на золотую сверкающую карету. А девица в зеленом халате, застывшая с ошеломленным выражением лица, ему была не интересна.
— Тут ошибка! — выкрикнула Василиса возмущенным голосом, зеленея на глазах. — Царский сын ту стрелу пустить был должен!
— Так я и есть царский сын, — сказал ребенок с луком, моргнув. — У меня отец — Василий, что с греческого — царь.
Василиса надулась.
— Ну что, баба трехсотлетняя? — осклабился Севериныч. — Жди теперь, пока «царевич» вырастет.
И тогда с красавицей в зеленом стало происходить странное. То, что едва не произошло в Кощеевом замке с Лукерьей Авдеевной.
Василиса свет Витальевна стала каменеть и уменьшаться. Прекрасные глаза выпучились, между лапами отросли перепонки, а восхитительное зеленое платье оборотилось гладкой малахитовой кожей. И каменный артефакт, усыпанный изумрудами и хризопразами, словно просом, упал бочком в изумрудную траву рядом с прорезной коробчонкой из чистого золота.
А двенадцать белых коней — белых мышек с красными глазами — прянули прочь по траве. Бабы завизжали, роняя дреколье и сигая на руки мужикам. Визг поднялся до неба.
Но Василий и это разрулил. Чтобы хоть одна мышь от него сбежала? Да никогда! Тут главное, чтобы не надо было после их есть!
Луша не визжала и не бежала, но брать поднесенных Василием мышей в руки тоже как-то не горела желанием. Учет и контроль расколдованным «коням» вел Севериныч, отмечая каждую мышку и складывая в узелок.
А Василий, принося мышей Луше под ноги, просто пыжился от гордости. Наконец ощущая себя старше, защитником и покровителем слабой прекрасной женщины. Ну или не слабой. Тяжеленную золотую коробчонку с увесистой каменюкой-артефактом Луша подняла без натуги. И понесла за Калинов мост в замок Кощея. Следом тыгдымкал Василий, навьюченный узелком с приходящими в себя мышками. Похоже, заговоренным: они внутри скреблись, но прогрызть ткань и улепетнуть не смогли.
— Это что? — спросил Кощей, глядя на золотую коробку, когда баюна с детективом провели к нему в кабинет.
— Лягушонка в коробчонке, — усмехнулась Луша, ставя Кощеево имущество на край стола.
— А это? — ткнул красавец пальцем в узелок.
— Побочный продукт.