— Я хочу выздороветь, Зоуи. Для тебя и Крисси.
— Чушь! Я уже однажды на это купилась, и больше не буду.
Несколько лет назад мне удалось наскрести пять тысяч долларов, чтобы дать ей, потому что она пообещала, что станет чище и будет лучшей матерью. Но этого не произошло. Она потратила их на выпивку и наркотики.
— На этот раз я серьезно. Я даже искала реабилитационные центры и…
— От тебя сейчас пахнет алкоголем. Всегда решаешь свои проблемы с помощью бутылки, не так ли, мама?
— Это говорит женщина, которая владеет баром, — парирует она.
— Этот бар оплачивает медицинские счета Крисси. Те, которые ты оставила исключительно на моих плечах.
— А чего ты ожидала? — плачет она. — Хочешь знать, почему я такая, какая есть? Посмотри внимательно на свою сестру. Ты хоть представляешь, как тяжело было о ней заботиться?
— Да, мам. Я действительно очень хорошо представляю. И занимаюсь этим с самого детства.
— Ну что ты, Зоуи. Ты всегда жалеешь себя. Тебе не нужно было брать на себя финансовую ответственность. Государство поместило бы ее в эту больницу, и никому из нас не пришлось бы платить ни цента. Ты решила взвалить эту проблему на себя.
— Она не проблема, мама. Она — человек. Моя сестра. Твоя дочь! — слезы застилают мне глаза, когда я думаю о несправедливости всего этого, особенно для Крисси. — Она яркая, красивая девушка, которая заслуживает любви, как и все остальные. Мы оба заслуживаем, а ты никогда не давала нам этого! — я с силой бью ладонями по столу. — Ты сошла с ума, если думаешь, что я дам тебе хоть цент. Все деньги, которые я зарабатываю, идут моей сестре.
— Я твоя мать!
— Ты не мать. Ни для меня, ни для Крисси. А теперь убирайся из моего бара и больше не возвращайся.
Она отталкивается от стола и встает, опрокидывая стул в гневе, и смотрит на меня сверху вниз.
— Вы обе были самыми большими ошибками в моей жизни, как и твой отец.
Обидные слова не становятся для меня неожиданностью, но, несмотря на это, они пронзают мою грудь, проникая глубоко в душу.
— Тебе нужна помощь, Зоуи? — Фрэнк встает рядом со мной, его рука сжимает мое плечо, и он смотрит на мою мать.
Я тянусь к его утешению, нуждаясь в нем, чтобы скрыть холодную боль, пульсирующую в моих венах. Боль, которую я не должна больше чувствовать, когда речь идет об этой женщине.
— Нет, Фрэнк. Все в порядке. Она как раз уходила.
Моя мать крутится на каблуках, из нее вырывается гневный крик, и она выбегает из бара. Только когда за ней захлопывается дверь, я делаю первый полный вдох, но он болезненный, и мне трудно дышать.
— Ты в порядке, милая? — спрашивает Фрэнк, в его голосе звучит сочувствие.
Я киваю, так как не могу подобрать слова. Сглотнув, я, наконец, нахожу их.
— Ты не против закрыться? Мне сейчас очень нужно навестить сестру.
— Конечно. Ты иди. Мы с Тарой справимся.
— Спасибо. — Слегка сжимая его руку, я хватаю свои вещи и ухожу, благодарная за то, что мамы уже не видно.
По дороге я вспоминаю ее обидные слова, напоминающие мне о том, как она бросила нас с Крисси. Сколько раз мне приходилось придумывать какую-нибудь ложь, чтобы объяснить сестре, почему наша мать просто исчезла из нашей жизни, и почему она никогда не приходит навестить ее в больнице. А теперь она имеет наглость приходить и просить у меня денег, когда я и так едва свожу концы с концами.
От этой мысли моя обида быстро перерастает в гнев.
К моменту приезда в больницу я в ярости. Я поднимаюсь на третий этаж, не обращая внимания на взгляды незнакомых людей, которые смотрят на мое разгоряченное лицо. Мои сандалии яростно щелкают по коридору, когда я направляюсь к сестре.
Как только вхожу в ее комнату, то вижу, что Остин сидит рядом с ее кроватью. Я несколько раз моргаю, потрясенная тем, что он здесь.
— Д-д-до-уи! — приветствует меня сестра, с волнением произнося мое имя.
Я не свожу глаз с Остина, когда он встает. Он в своей спецодежде, от него пахнет дымом, лицо испачкано сажей. Несмотря на все это он выглядит как всегда привлекательно.
— Что ты здесь делаешь? — спрашиваю я, опасаясь, что что-то случилось.
— Я был неподалеку и решил зайти поздороваться с Крисси. — Он легонько трогает ее подбородок и улыбается ей.
То, как она смотрит на него, широко раскрыв глаза и застыв, приводит к холодному осознанию. Она привязалась — слишком привязалась. Он не должен так поступать. Это несправедливо. Ни по отношению к ней, ни по отношению ко мне.
— Могу я поговорить с тобой на улице? — мне не удается скрыть раздражение в своем тоне, и он это чувствует.