— Тогда ж у тебя такая красота откуда?
— Подарок, — тихо хмыкнула, невольно вспоминая тот день, когда впервые увидели кифорские куколки на городской ярмарке. И как мы все тогда удивились вот этой, единственной, что лицом и волосами на меня была похожа. — Я уж не помню тогда, кто первым сходство заметил. И не припомню, кто сказал, что подобной роскоши деревенская ведьма, небось, отродясь никогда в руках не держала. Я и спорить не стала, действительно, откуда бы у меня такое? Мы дальше пошли. А на утро у кровати эту куклу и нашла. А кто подарил, они так и не сознались тогда.
— Дела, — покачала головой Лили, и замолкла, проворно заплетая мне косы.
Дальше я молчала тоже, отчасти неловко — слукавила перед своей помощницей.
Кто тогда про бедность мою и босое детство сказал, я до сих пор помнила прекрасно. Волк разговор тот начал, а Серебряный Лис подхватил, соломенные куклы местных девчат припомнив. И вроде ничего такого в их словах не казалось, да и быта своего я никогда не стеснялась, работы не чуралась. Однако помню — обидно тогда стало, до ужаса прям! И потому так удивительно стало, когда я эту самую куколку у себя обнаружила…
И ведь тогда так и не сказал никто, чьих это рук дело! Только переглядывались все пятеро, да плечами пожимали. Я уж и так прикидывала, и эдак, только мимо всё. От Волка подобного жеста не дождешься, он никогда не извиняется, а у Лиса и подавно, стыд и совесть не в чести. Остальным так вообще, смысла в таких подарках не было!
Но куколка эта стала едва ли не единственным, что я себе от старой жизни оставила.
Её, и бабушкину книгу заклинаний.
— Ник, — не выдержав и минутного молчания, снова заговорила Лили. — Ты действительно с ним поедешь? Может, бежать надумаешь?
— Ага, и далеко уйду? — скептично спросила, поднимаясь. Две косы, что куколка мне заплела, от макушки, плотно по голове, да до самой талии, даже осматривать не стала — по части причесок Лили мастерица знатная. Как всегда волосок к волоску, прядка к прядке, еще и ленты зеленые вплела!
Она у меня вообще рукастая, и всё схватывает на лету. Даром, что раньше среди людей не жила никогда, и даже традиции наши не знала. Да из меня, признаться честно, учитель так себе: деревенский дух еще до конца не выветрился, а благородный пока что не прижился. Еще и с места на место постоянно мыкаюсь, как перекати-поле. Где ж манер понабраться?
Вот как сейчас, не успела я к Рафилану привыкнуть, а путь уже лежит обратно в Ансгар. А у меня не только лавка и дом в Полоце, но и особняк этот, вот тут, в Дмире! На кого всё это оставлять?
— Но попытаться-то стоит, — запихнув меня за ширму, Лили кинула мне свежую нательную рубашку и понизила голос. — Перышко-то, небось, заветное, в запасе осталось?
— Остаться-то осталось, — тем же тоном откликнулась я, натягивая исподнее. — Да смысла в нем нет. Раз нашел, найдет другой. Нет, у меня друге планы.
— Поделишься?
— Конечно, нет!
— Ну, и ладушки, — невесть от чего довольно откликнувшись, куколка натянула на меня длинную, до колен, темно-зеленую, плотную рубаху с запа́хом и принялась ее застегивать. — Но учти, чтобы ты там не задумала, я еду с тобой!
— Лили…
— Даже не начинай, — затянув на моей талии широкий кушак так, что у меня глаза чуть не повылазили, решительно отрезала помощница. — Еду, и точка! Сумку пока проверь свою. А я мигом!
Что поделать? Пришлось смириться!
Спорить с ней всё равно, что с Волком. Еще неизвестно, кто из них окажется непримиримей и упрямей! Только вот с куколкой путешествовать намного приятнее, не один пуд соли вместе съели. Да и не разочаровывала она меня никогда.
Маленькая, в кружевах, бегает по дому и бухтит — как на нее вообще сердиться можно?
Вздохнув и отряхнув узкие штаны, которые всегда одевала под рубаху, я принялась натягивать и шнуровать сапоги, к сумке даже не притронувшись. Зачем? Она у меня много лет в полном порядке, в ней хранится всё для быстрого побега. Не так давно я содержимое проверяла, кое-что обновила, другое выложила, третье перетрясла. Сейчас главное мысли собрать… а не вот это вот всё!
Только вот не получалось никак, ни голову проветрить, ни шальное сердце унять.
И выходила я из дома с тяжелой душой, совершенно не готовая к длительному путешествию, ни пешая, ни конная. А у широкого мраморного лица, помимо мага стоял кто? Правильно, его огромный вороной конь!