Это совершенно безумно, но и правильно.
Для всего мира она мертва.
Для Рулза она мертва.
Но для меня — она моя.
Я приподнимаюсь, чтобы посмотреть на неё и отдышаться. Джиллиан — великолепное зрелище. На теле выступили бисеринки пота. Руки скованы. Томные, жаждущие глаза. А губы такие мягкие, слегка приоткрытые, словно хотят только одного — быть поцелованными…
Она немного выгибает туловище, извиваясь по полу.
Глаза быстро двигаются, оценивая альтернативы.
Если Джиллиан убежит, я не буду её останавливать.
Но если останется здесь…
Я опускаю руку ей на колено. Затем жду несколько секунд, прежде чем невесомо провести пальцами вверх по внутренней стороне бедра. Кожа, как я и думал, гладкая и мягкая. Я раскрываю ладонь и прижимаю к пульсирующему лону. Закрываю глаза и глубоко вдыхаю, заворожённый тем, как её тело реагирует на моё.
— Ты выглядишь даже лучше, чем на своих рисунках.
Смущаясь, она краснеет.
— Думала, я их не видел? Или что я не понял, кого ты нарисовала? — Я стягиваю с себя рубашку и отбрасываю в сторону. — Ты всё время рисуешь себя рядом с мужчиной… Большим. Опасным. Таким, как я.
Я беру её ладонь и кладу себе на грудь.
Вместо того чтобы отпрянуть, она сжимает пальцы, царапая меня.
Тихо ругаюсь хриплым голосом. Я мастурбировал, рассматривая её рисунки. Представляя, как делаю то же самое, что она нарисовала. На одних зарисовках я трахал её в рот, на других — грубо брал сзади, как животное. Или стоял на коленях у её раздвинутых бёдер, погрузив лицо между.
— Это просто рисунки или нечто-то большее?
Я надавливаю ладонью на лоно, и она впивается ногтями в мою кожу, увиливая от разговора. Джиллиан слегка приподнимает таз, подаваясь ко мне. Просит меня о большем.
Она моя.
Сегодняшней ночью больше, чем любой другой.
Моя в смерти, моя в жизни.
Но мне недостаточно это знать.
Хочу услышать, как скажет она.
— Ты нарисовала то, чего боялась, или чего хотела?
Я поворачиваю запястье настолько, чтобы провести пальцем по её влажности. Бля. Она полна соков.
— Н-не надо, пожалуйста…
Провоцируя, я трусь твёрдым членом о её бедро.
— Что я не должен делать? Трахать тебя или держаться от тебя подальше?
— Не… — Она судорожно сглатывает. — Не надо… останавливаться.
— Ты не знаешь, о чём просишь.
Как только переступим эту черту, мы уже никогда не сможем вернуться назад. Я перевернул её жизнь с ног на голову. Украл её жизнь. Я не могу сделать с ней и это, но и остановиться не могу.
Расстёгиваю джинсы и обхватываю член. Я часто трогал себя, думая о ней, но она никогда не видела, как я это делаю. Прилив возбуждения от её взгляда застаёт меня врасплох, заставляя стиснуть между зубами проклятие.
Некоторое время Джиллиан голодно смотрит на меня, затем садиться и накрывает мою руку своей. Когда она касается влажной головки, я не могу сдержать стон. Завожу свои руки за спину, чтобы сохранить равновесие, и даю ей возможность ласкать меня. Она включается в ласку, и даже больше — Джиллиан прижимается своей мягкой грудью к моей груди и целует.
В отрешении откидываю голову назад. Возможно, если представлю, что вот так меня целует и трогает кто-то другой — настоящая женщина, а не мелюзга, которую привлекает ублюдок, заперший её в позолоченной клетке, — я почувствую себя менее виноватым.
Джиллиан опускает свободную руку на моё плечо и нежно ласкает, пробуя текстуру моих мышц. Она часто рисовала их, но прикосновение, ощущение их твёрдости делает всё гораздо более реальным. И опасным.
Джиллиан знает, я могу изменить наше положение, сжать ей горло и убить меньше чем за десять секунд.