О мой Бог.
Это он.
Мужчина, с которым я столкнулась на улице.
Его голубые глаза прожигают меня насквозь, когда он поднимается прямо на сцену.
Я застываю на месте, не в силах пошевелиться или что-либо сделать.
Аукционист бормочет в явном изумлении:
— Сэр! Вы не можете этого сделать! Вы должны…
Голубоглазый незнакомец рычит на него и заставляет замолчать взглядом, прежде чем схватить меня и перекинуть через плечо в стиле пещерного человека, как будто я вешу не больше тряпичной куклы.
Смутно улавливаю звуки улюлюканья, воплей и хлопков, а также хор протестующих возгласов.
Я слишком потрясена, чтобы даже сопротивляться.
Откуда он взялся? Что он делает?
Почему я чувствую необъяснимое облегчение при виде его?
— Сэр! — Аукционист возобновляет свой протест, на этот раз с большей твердостью в голосе. — Вы не можете просто взять и уйти с ней. Есть правила и процедуры, которые необходимо соблюдать. Торги еще даже не начались. Вы не можете просто лишить других мужчин возможности сделать честную ставку.
— Она не продается, — бормочет он, продолжая уходить со сцены вместе со мной. Понятия не имею, куда он направляется, но понимаю, что мне на самом деле все равно, пока он уносит дальше с этой ужасной сцены.
Почти комично, как аукционист плетется за нами, все еще бормоча:
— Но, но…
Другой мужчина выходит из тени и преграждает нам путь. Он почти такого же роста, как тот, на чьи плечи я перекинута, но светлее.
— Валентайн, — его мягкий голос обращается к мужчине, который держит меня. — Отпусти девушку, я уверен, мы сможем уладить это полюбовно.
Мужчина, держащий меня — Валентайн — шипит:
— Отвали, Кармайкл. Это тебя не касается.
— О, как раз касается, — говорит мужчина, отстаивая свою позицию. — Я тот, кто проводит этот маленький аукцион, так что отпусти девушку и давай поговорим.
Я чувствую, как напрягаются мышцы Валентайна, прежде чем он опускает меня. Я скольжу по каждому бугорку его твердых, как камень, мышц, прежде чем он ставит меня на ноги перед собой. Он высокий — выше меня в тысячу раз. К тому же крупный. От него пахнет каким-то насыщенным одеколоном, это опьяняет. У меня начинает кружиться голова.
Я вытягиваю шею, чтобы посмотреть на него, и весь остальной мир, кажется, исчезает.
Нет ничего, кроме его глаз, горящих на меня синим пламенем. Его лицо нахмурено, но глаза кажутся обеспокоенными. Из-за меня?
Я в замешательстве и немного дрожу — особенно когда Валентайн снимает свой пиджак и набрасывает его мне на плечи, чтобы прикрыть меня.
У мужчины, к которому Валентайн обратился как к Кармайклу, кажется, блестят глаза, когда они переводят взгляд с него на меня.
— Так, так, так, — кудахчет он. — У тебя хороший вкус, мой друг.
Мужчина, стоящий рядом со мной в защитном жесте, ничего не говорит. Он просто оценивает человека, ответственного за аукцион, его подбородок напряжен.
— Она не продается, — наконец выдавливает он.
Я бросаю на него быстрый взгляд, но не решаюсь с ним спорить. Внезапно я не хочу выставляться на продажу. Понимаю, что все это было ошибкой.
— Она подписала контракт, — как ни в чем не бывало заявляет Кармайкл, — и в его рамках она должна быть лишена девственности в одной из общих комнат, где другим разрешено наблюдать за ней. Слишком много людей уже сделали свои ставки, чтобы увидеть, как она потеряет невинность.
— Что? — Я вдруг встревоженно заговариваю и вижу, как взгляды всех мужчин обращаются ко мне. Я понятия не имела ни о чем из этого. Мне ничего из этого не говорили, когда я подписывала контракт. Мне только сказали, что это юридический вопрос, чтобы я подписала заявление о своей невиновности.
Никто никогда не говорил мне, что я должна буду позволять куче людей наблюдать за происходящим.