— Ну, чего пристал, — вмешался бородач, до этого сидевший тихо, — он к нам в гости не заваливался.
— В гости, может, и не заваливался, а на княжьей земле сидит, а княжью долю не платит.
— Я в вервь[4] свою лепту вношу, — огрызнулся Миронег, — а куда уж они потом несут, так то не мое дело.
— А носить надобно князю нашему Ингварю, ибо его отчина: и по Дону, и по Вороножу, и по Хопру, и по Вороне, и тут, по Савале, — Петрила по очереди загнул все пальцы на широкой руке.
— Ингварь? — удивленно приподнял брови Миронег. — Мнится мне, Глеб Владимирович дары от нас собирал.
— Да этот Глеб много себе позволяет, зарвался совсем! — чуть ли не выкрикнул Петрила. — На чужой кусок рот разинул. Нет его тут земли! Ну, ничего, уж сумеем его укоротить, чай, и сами — ножны тертые.
— Ну, то ваше дело, нам-то какая разница, кому платить, — пожал плечами Миронег.
— Я те покажу, какая разница, — разъярился Петрила, — нашего Ингваря это земля, остальных князьков взашей следует гнать.
— Ну, чего разбушевался, — одернул дружка бородач, — кому ты сейчас чего доказываешь?
Петрила посмотрел на Миронега мутным взором, махнул, мол, и верно, чего с этим лешим из болот спорить.
— Нашего князя здесь удел, — снова повторил гридь, зевая в кулак, — а там, гладишь, и еще чего получим. Уступать не станем. Ох, теща забористо травок намешала, очи слипаются.
— Так иди приляг, я там уж постелил, — махнул на крайний шатер бородач.
— Пойду, раз бортнику медку для меня жалко, — и Петрила шатающейся походкой побрел к ночлегу.
Старик и Миронег остались у костра. Миронег пошевелил угли, добавляя света.
— Да уж, разросся рязанский княжий род, — вздохнул бородач. — Тесно им, не протолкнуться.
— Будут так друг у дружки уделы рвать, найдется кому проредить, — смело посмотрел Миронег на старика.
— А ведь я тебя, Мироша, признал, — тихо, озираясь, проронил бородач.
Миронег замер, но не ответил.
— Как Петрилу приложил по загривку, так и признал. Не ожидал в такой-то глуши Якимкиного стригунка найти.
Миронег досадливо поджал губы. Ну, сам виноват, надобно было не так умело бить.
— По дядьке небось горюешь? — ласково по-отечески спросил старик.
— Бывает, — скупо признался Миронег.
— А меня признал?
— Теперь признал, дядька Милята, экую мочалу отпустил, нешто сразу разглядишь.
— Так, может, к нам. Князю ты приглянулся, возьмет не глядя.
— Кабы мне нужно было, нешто я бы сюда забрался, — горько усмехнулся Миронег.