Один, два, три, четыре…
Слёзы выжигают веки, плавят глазные яблоки и оставляют ожоги на щеках.
Пятнадцать, шестнадцать…
Рыдания разрывают сердце и душу и вырываются наружу отчаянными всхлипами.
Тридцать три, тридцать четыре…
Сжимаю руки в кулаки до побеления костяшек и кровавых полумесяцев на ладонях.
Сорок семь, сорок восемь…
С трудом набираю в лёгкие воздух, заставляя их его вентилировать.
Пятьдесят четыре, пятьдесят пять…
Тыльной стороной ладоней вытираю солёные капли и размазываю тушь.
Пятьдесят девять…
Неимоверными усилиями поднимаю размякшее тело, упираясь ладонями в край бассейна.
Шестьдесят…
Стираю последние капли. Делаю глубокий вдох. Стягиваю резинку с волос, позволяя им водопадом рассыпаться до поясницы, и, гордо вскинув голову, шагаю вслед за Северовым в темноту, навстречу неизвестности.
***
— Настя, где ты пропадала? — бурчит Вика, не оборачиваясь, когда я кладу ладонь ей на плечо и прошу пойти со мной.
Но, обернувшись, снова роняет челюсть до пола. Так же, как и все остальные, когда я зашла в душное помещение.
Ну конечно…
Никто не ожидал увидеть идеалочку из академии в костюме развратной шлюхи.
— Ааааааа-хрееее-неть! Что это с тобой? Кто ты такая и куда дела нашу идеальную девочку? Где моя подруга? — бомбит она, округляя глаза.
— Пойдём отсюда и поговорим, — говорю со смешком, — пока ты себе невесть чего не напридумывала, как и все.
Молча делаю разворот на каблуках и застываю, так ни шагу и не ступив. Северов сидит у бара и заливает одну рюмку, судя по прозрачности водки, за другой. Рядом с ним Антон Арипов что-то настойчиво втирает и дёргает руку друга с поднесённой ко рту стопкой, отчего жидкость из неё проливается на импровизированную барную стойку.
— Отъебись, сказал! — разрывает басы голос Артёма и замирает у меня в ушах.
Антон поворачивается в нашу сторону и громко присвистывает. Через накладывающиеся друг на друга слои музыки я не слышу его слов, но по губам, кажется, читаю: ну нихуя ж себе!
Север поворачивает голову до тех пор, пока мы не сталкиваемся глазами, и тут мне реально становится страшно. Даже несмотря на то, что нас разделяет метров пять расстояния и пара десятков разгорячённых студентов, в его потемневшем, практически чёрном взгляде я считываю крайнюю степень бешенства. По телу пробегает ледяной озноб и сковывает мышцы, но даже сейчас я не могу оторвать от него взгляд.
Белые, всегда в лёгком хаосе волосы сейчас выглядят так, словно в них раз за разом запускали пальцы. Бирюзовая радужка почти полностью скрыта за чёрным туманом зрачков. Он смотрит с каким-то странным прищуром, а его губы искривляет звериный оскал.
Инстинкт самосохранения заставляет меня сорваться с места, когда он начинает медленно сползать со стула с кошачьей грацией. Вот только этот кот отнюдь не ручной и мурчит, только когда удовлетворит аппетит. А однозначный взгляд не оставляет мне ни единого шанса.
Со скоростью взбесившейся антилопы взлетаю наверх и, врываясь в первую попавшуюся дверь, с гулким стуком запираю её. Благо, комната пуста. Сползаю спиной по холодной деревяшке, жадно хватая ртом воздух. Закрываю глаза в попытке унять бешеное сердцебиение и выровнять срывающееся дыхание. Громоподобный стук заставляет меня подпрыгнуть. Глаза начинают метаться по комнате в поисках путей отхода.
— Насть, ты тут? — доносится из-за двери Викин голос. Видимо я так шумно выдыхаю, что она меня слышит и входит. — Ты чего сорвалась, словно за тобой тысяча чертей гонится?
— Всего один, — выдаю с истерическим смешком, — но очень злой.
— Кто? — нет, ну она сейчас серьёзно? — Кир?
Начинаю ржать. Не смеяться, а именно дико ржать, хватаясь за живот и сгибаясь пополам. Видимо, это нервное, потому что успокоиться мне удаётся далеко не сразу. Но как только в лёгкие наконец добирается кислород, затыкаюсь.