Я лежала у любимого на плече, на толстом покрывале, и думала, что пора уже на это покрывало сшить нормальный чехольчик, а то от ворса жарко — что я, правда, сапожник без сапог — и переползти уже капитально на пол. Ну, пока Вовка у меня. Мысли бродили тягучие, как мёд. Я поняла, что засыпаю, и от этого осознания резко проснулась.
Ладно, лежи-не лежи, а работа стоит.
— Вов…
— М?
— У меня есть гениальный и коварный план.
— Да-а?
— Ага. Смотри, у нас имеется кусок мяса, рис, морковка, лук и чесночина. Если я пойду пошью, ты плов приготовить сможешь? Просто мне эти завалы к началу августа разгрести надо.
— Да лех-х-хко!
И мы, как порядочные, занялись делами. Периодически я ловила себя на мыслях, типа: А в кинотеатрах, интересно что? И рефлекс такой непроизвольный — в интернете посмотреть. А нету, блин, интернета! И даже вот через год он появится — сильно легче от этого не станет. Видела я эти ретро-сайты, Боже ж мой, обнять и плакать! А до привычных соцсетей и ютуба вообще одиннадцать лет!
Вовка шуршал в кухне, периодически выходя ко мне, чтобы в шейку поцеловать или ещё что. Тем более что из одежды я озаботилась только труселями.
Не могу, слушайте, привязались ко мне эти «труселя» после клипа с миньонами. Эх, а до миньонов вообще пятнадцать лет…
Когда он в очередной раз вышел меня потискать, я сказала:
— Слушай, надо было нам хоть газетку какую-нибудь купить с афишей. В кино бы сходили.
— Завтра купим, какие проблемы?
— А на завтра у нас какие планы?
— Погода хорошая будет, пойдём на речку?
Я представила себе холодный залив Иркутского водохранилища и непроизвольно передёрнулась. Он наклонился вперёд, заглядывая мне в лицо:
— Ты чего?
— Я терпеть не могу мёрзнуть. Особенно в воде. Уо-о-о-й-й.
— А мы не пойдём на холодное, — он подвинул вторую табуретку и сел за моей спиной, обнимая, поглаживая…
— Вовка-а… я так себе пальцы прошью.
— Ай-яй-яй…
— А ты плов проворонишь.
— Не провороню.
— Провокатор! Ну, невозможно же… Нет, надо в следующий раз хоть майку надеть…
— И что, думаешь она меня остановит? — он начал целовать меня в шею и говорить таким низким голосом, от которого у меня начинаются горячие волны в низу живота, — Женщина полуодетая всегда привлекает чуть больше, чем почти раздетая. А потом, представь: соски просвечивают. Вот в этот вырез, — он едва прикасаясь провёл под мышкой, у меня аж дыхание сбилось, — видна округлость груди, и при каждом твоём движении она ещё колышется.
О, Боже… Да пошло оно, это шитьё!
— Всё, я хочу тебя. Прямо сейчас.
ЗАЛИВ
Утром я проснулась в семь сорок. Говорю вам, какая-то еврейская неврастения. Сделала свои утренние делишки, наготовила завтрак. Вовка спал, как отрубленный. Ещё бы, он только из армии своей, не заездить бы, блин, мужика… Ой, что за хрень в голову лезет…
Прикрыла ему дверь поплотнее и пошла отмерять себе на сегодня фронт работ, потому что война войной, а Василич завтра приедет.
Ни на треск разрывающейся ткани, ни на гудение швейной машинки он не проснулся. Выполз в одиннадцать, когда я уже почти дошила.
— Выспался?
Он потянулся, по-моему, достав руками потолок. Вот великан!
— Ещё бы пару часиков — и прям ваще-е, — подошёл, обнял меня, поцеловал…
— Ну, хочешь — так иди, ляг.
— Не. Собирались же купаться. Поедем?
— Конечно, поедем! Иди чайник поставь, а? Пока туда-сюда, я как раз вот это доделаю.