— Да, — отвечаю я, не в силах сдержать улыбку. — Что ты мне тогда сказала? «Черта с два я позволю тебе столкнуться с кучкой братцев-архитекторов в одиночку»?
Холли смеется. Тонким пальцем она откидывает назад локон пшеничного цвета, выбившийся из ее высокой прически. Мне нравятся ее волосы — непослушные и роскошные.
— Ты никогда не умел вести светские беседы, — говорит она.
— К счастью ты была там, чтобы спасти меня.
— Да. Конечно. — Несмотря на пренебрежительный тон, она выглядит так, будто изо всех сил старается не улыбнуться. — Вот. — Холли выпрямляется и протягивает мне Космическую Иглу. — Повесь ее.
— Оʹкей.
Я тянусь к ней и на краткое мгновение наши пальцы соприкасаются — ее теплые, мягкие, изящные, и мои длинные, грубые и мозолистые от времени, проведенного за рисованием чертежей. Одного касания достаточно, чтобы мое сердце сбилось с ритма, а она напряглась, темный локон упал ей обратно на лицо, когда она посмотрела на меня.
Ты напрашиваешься, мужик, предупреждением звучит голос в голове, но я ничего не могу с собой поделать. Когда она рядом, мои действия как будто не принадлежат мне. Осторожно, неуверенно, словно она дикий зверь, которого можно спугнуть в любой момент, я протягиваю руку и убираю волосы с ее лица. Холли реагирует на прикосновение резко. Сначала она вздрагивает, а затем отшатывается, ее лодыжка ударяется о коробку с украшениями на полу. Она вскрикивает и, падая назад, начинает размахивать руками, чтобы восстановить равновесие, но я наклоняюсь вперед и хватаю ее за плечи, удерживая.
— Порядок. — Я испытываю дикое желание заключить ее в свои объятия, чтобы она положила руки мне на плечи, провела ими ниже по моей груди. — Я держу тебя.
Холли моргает, и, кажется, не может подобрать слов. Она открывает рот, чтобы что-то сказать, и снова закрывает его, ее глаза не отрываются от моих, и на мгновение я зависаю…
Но вот она прочищает горло, и я понимаю, что все еще держу ее. Я отстраняюсь.
— Прости.
— М-м… все в порядке.
Мы продолжаем наряжать елку под музыку Фрэнка Синатры, в воздухе повисает осторожное напряжение. Интересно, задается ли она теми же вопросами, что и я? Боится ли она высказать их вслух, опасаясь того, к чему может привести разговор?
Вот чем все для нас закончилось — множеством неловких минут молчания, все более редким физическим контактом и вопросами без ответов. Моя рука все еще ощущает прикосновения к ее коже, и я чувствую себя неловко из-за того, что так наслаждаюсь этим.
Холли тяжело вздыхает, и я смотрю на нее, замечая на ее лице страдание.
— Это отстой, — наконец замечает она.
— Почему отстой? — Я отхожу от елки и рассматриваю ее. — По-моему выглядит очень даже неплохо.
На ее губах появляется намек на улыбку.
— Я имела в виду нас. — Мое сердце замирает, прежде чем она продолжает, — Я не хочу, чтобы мы были врагами.
Я провожу рукой по волосам и качаю головой.
— Мы никогда ими не станем, мы в браке четыре года. У нас слишком большая история.
— Дольше, чем четыре года, — отвечает она тихим голосом, облизывая губы. — Мне кажется, что мы вместе целую вечность.
Она права. Мы выросли вместе в Уэстоне, наша крепкая детская дружба переросла в нечто большее… в страсть и любовь. Мы обещали друг другу, что поженимся, когда станем старше, и как в сказке, все так и случилось.
— Мы все исправим, — обещаю я, хотя у меня нет ни одной чертовой идеи о том, как это произойдет.
— Кстати об этом… — произносит она будничным тоном. Мое сердце замирает. Я знаю, к чему она ведет, и что ничем хорошим это не кончится. — Твоя работа, — продолжает она, — Что насчет твоей работы?
Да… именно к этому мы и идем. Думаю, нет смысла откладывать.
— Холли, я…