Я уже не сплю, но боль не отходит. Не могу дышать, кричать…. Только хрипеть.
— Сара, это сон, успокойся…. Тише… Тише… Маленькая моя, — Тёрнер целует меня в лоб и вытирает слёзы, мягко водя пальцами по щекам.
Ад отходит и я по крайней мере могу дышать. В такие моменты ты понимаешь, что кислород дороже любого золота. Дышать — это так естественно, но мы не всегда понимаем, как это важно. Мы не видим кислорода, но это не значит, что мы можем без него жить. Так, наверное, и с любовью.
— Тише, не плачь, — усыпая моё заплаканное лицо поцелуями, тихо шепчет Майкл.
Я обнимаю его, ощущая как паралич отпускает мышцы. Закрываю глаза и утыкаюсь носом в его теплое плечо. Эти объятия как союз мертвеца и живого человека. Он — живой, а я, кажется, умерла.
— Зайка, мне кажется, что стоит поменять психолога. Я за тебя боюсь, — а я за тебя молюсь.
Психолога и правда поменять стоит, мои кошмары с каждым разом становятся всё реалистичнее. Мне даже страшно представить, что будет дальше.
— Стоит, только если ты расскажешь, почему на тебя наезжал Саймон, — и почему я вспомнила об этом именно сейчас?
— Малышка, не переживай, это мужские дела. Маленьким девочкам не стоит об этом париться. Всё нормально… — прижимая меня к себе так крепко, что ребра начинают хрустеть, Майкл утыкается носом в мою шею. Щекотно, ну хоть что-то я чувствую помимо фантомных болей в районе грудной клетки.
— Надеюсь… — говорю и зарываюсь пальцами в его непослушные волосы. Так бы и провалялась с тобой в объятиях и, главное, больше не засыпала.
Лучи солнца пробиваются сквозь занавески на окнах, и меня удивляет, что Миссис Тёрнер всё-таки уговорила своего сына на шторы в его комнате. Забавно, что я вспомнила о мамах после вчерашнего вечера. Мамы меня теперь очень беспокоят и причем сразу две.
— Ты знал, что моя мама крутит роман с Руни Стелс? — если он в курсе, я ему устрою.
— Что? — Тёрнер отстраняется и смотрит на меня шокированным взглядом, либо ему нужно дать Оскара за лучшую драматическую роль, либо он действительно ошарашен от услышанного.
— Когда я пришла домой, они целовались на кухне…
— Ммм… Я бы посмотрел… — он в буквальном смысле мурчит, произнося свои бесстыжие слова.
Вот только Тёрнер способен все испошлить и сменить направление разговора в одну секунду.
— Майкл! Ты обалдел! — слегка шлепаю его по попе, чтобы он наконец-то угомонился.Но его это только ещё больше заводит.
— Что? Ты свою маму как будто не видела… Она, конечно, строгая, но такая горячая, — его глаза искрятся от веселья и, кажется, похоти.
Бррр… Ну как можно такое говорить. Это же, блин, моя мама!
Непроизвольно вздрагиваю, а затем закатываю глаза.
Майкл смеется, его явно забавляет моя реакция.
— Тёрнер, прекрати! — заливаясь смехом, пытаюсь внятно проговорить всего лишь короткую фразу.
— Вот, ты уже смеёшься, — целует в лоб. Боже, ведь только Майкл может меня рассмешить даже тогда, когда я чувствую запах смерти. Мир останавливается всего лишь на мгновение, чтобы запомнить этот яркий момент.
А вы стараетесь запомнить, как ощущаете его прикосновения, запах, дыхание?
То, как бьётся сердце рядом с ним? Я бы продала душу дьяволу только за то, чтобы не забывать таких моментов никогда. С ярким воображением их можно воспроизводить в своей голове снова и снова, пока сердце не перестанет биться.
И когда я стала такой фаталисткой? Когда смерть стала ходить по пятам?
Точно, я же умерла.