— Только когда я это сделаю. Черт возьми, я тоже близко, подожди секунду, принцесса, и мы будем вместе.
Раньше я ненавидела, когда он называл меня так, но в моем пьяном угаре, переполненная желанием и слыша, как он хрипит между мясистыми движениями руки по своему члену, это звучит горячее, чем я могла себе представить.
— Пожалуйста, кончай для меня, Коннор, пожалуйста, — стону я, выгибая спину и продолжая слегка растирать, стараясь не переступить черту. — Пожалуйста, мне это нужно…
— Да! Черт возьми, Сирша… — он рычит, произнося мое имя. — Сейчас! Кончай за мной сейчас, я кончаю…
Я слышу, как он хрюкает на другом конце провода, слышу стон, когда он начинает кончать, и я откидываю голову назад, выгибаюсь у стены, извиваясь, крепко зажав руку между бедер, потираясь и растирая, когда кончаю во второй раз, моя рука, бедра и трусики пропитаны моим возбуждением, и я слышу звуки оргазма Коннора. У него перехватывает дыхание, когда я слышу шорох кровати, его тихие стоны по мере того, как оргазм стихает, и я чувствую, как по мне тоже проходит последняя дрожь.
— Коннор? — Тихо шепчу я.
— Хватит, Сирша, — говорит он, и в его голосе слышится резкость, которой раньше не было. — Поспи немного. Тебе не стоит рано вставать.
— Ты отправляешь меня спать? — В моем тоне тоже есть нотка язвительности, которой раньше не было.
— Будь осторожна. Спокойной ночи, Сирша. — Слышаться все еще пьяная невнятность, но и четкость тоже, прямолинейный Коннор, к которому я больше привыкла.
Это причиняет боль, потому что я знаю, что это ясность, которая следует за кульминацией, и что он жалеет, что позволил этому зайти так далеко. Однако Найл волновался, что я пожалею о нашем разговоре, а Коннор уже сожалеет об этом.
Черт.
— Спокойной ночи, — бормочу я в трубку, но она уже отключена.
Я борюсь с горячими пьяными слезами, приводя в порядок свою одежду, оставляя бутылку шампанского и бокал на столе, когда возвращаюсь в свою постель. Я не утруждаю себя раздеванием, натягиваю на себя одеяло и сворачиваюсь калачиком поверх пухового одеяла, испуская негромкие икающие всхлипы, позволяя усталости овладеть мной.
Я не помню, как заснула. Когда я просыпаюсь, вся ночь вспоминается мне с абсолютной ясностью, вместе с неистовой головной болью. Я тянусь за телефоном, мое сердце учащенно бьется, когда я задаюсь вопросом, не приснилось ли мне это, но, когда я смотрю на свои сообщения для Найла, становится совершенно ясно, что это не так. На моем телефоне, вместе со всеми грязными сообщениями, есть фотография его члена, и его руки, испачканной спермой.
Я быстро удаляю все фотографии и ветку сообщений. Я нажимаю кнопку вызова, присаживаясь на край кровати, когда звонит телефон, чувствуя себя немного сумасшедшей, пока жду, когда он ответит. Его голос звучит сонно, когда он это делает.
— Еще только пять утра, девочка, — стонет он. — Не то, чтобы я не рад слышать тебя в любое время дня и ночи. Но если ты хочешь выйти на бис, тебе придется дать мне еще немного прийти в себя, если ты понимаешь, что я имею в виду.
— Тебе нужно удалить эти фотографии, — говорю я отчаянным шепотом. — Я не должна была… Я не могу поверить, что я…
На другом конце провода на мгновение воцаряется тишина.
— Сирша, — говорит он наконец. — Я беспокоился, что ты можешь сожалеть. Мне следовало остановить тебя прошлой ночью, а не подстрекать. Я…
Ему не нужно говорить больше, мы оба знаем, что такое невысказанные слова. Как трезвый человек, он должен был прекратить это, но он слишком сильно хотел этого. Так же, как и я.
— Я уже удалил их, — говорит он мгновение спустя. — У меня было предчувствие, что ты попросишь меня об этом, и, кроме того, неразумно хранить у себя на телефоне такие фотографии, как и у тебя, независимо от того, как сильно мне хотелось бы взглянуть на них снова.
Я дышу очень тихо. Я не знаю, что на это сказать, например то, что он был достаточно джентльменом, чтобы стереть улики без моей просьбы несмотря на то, что я знаю, что он не хотел этого.
— Спасибо, — наконец шепчу я.