За исключением того, что я никогда не была далеко от этого. Это всегда было здесь, со времен Франко, ожидая меня в худшие моменты. Бодрствуя или спя, это всегда здесь.
Я чувствую, как мои пальцы скручиваются в обуви, мои ступни пытаются согнуться от пронзающих их фантомных болей, режущих и жгучих ощущений, которые я продолжаю переживать заново, а теперь вдобавок ко всему еще и мучения Алексея, следы от ремня и боль от такелажа, и эта проклятая песня…
Она продолжает играть, балерина продолжает поворачиваться, и я слышу, как начинаю кричать, задыхаясь, пронзительно всхлипывая, когда я закрываю уши руками и раскачиваюсь взад-вперед.
Останови это, останови это, останови это, останови это, останови это…
— Анастасия! Анастасия! — Александр выкрикивает мое имя, и я чувствую его руки с длинными пальцами на своих плечах, крепко сжимающие, когда он встряхивает меня. — Что, черт возьми, с тобой не так, куколка? Приди в себя! Какого хрена…Анастасия!
Сейчас я плачу, захлебываясь рыданиями, из-за которых мои глаза и нос текут на дорогой ковер подо мной. Александр встает, качая головой с выражением того, что могло бы быть отвращением, когда он отступает назад, глядя на меня сверху вниз.
— Егоров упоминал об этом, — бормочет он, наблюдая, как я дрожу и рыдаю на ковре. — Твои… приступы паники. — Он машет рукой, как будто не уверен, следует ли ему так это называть. — Это пройдет.
Музыка замедляется, и теперь я слышу его слова более отчетливо. Когда музыка смолкает, я с трудом дышу, дрожа всем телом, медленно опускаю руки от ушей на ковер, собираясь с силами, пытаясь перестать плакать. Я со страхом думаю, что он злится, глядя на него затуманенными слезами глазами. И затем, сразу после…
Зачем у него одна из этих шкатулок?
Это кажется странным. Я медленно моргаю, облизывая сухие, соленые губы, когда смотрю на Александра, на лице которого теперь смесь замешательства и беспокойства. Он медленно садится на корточки, тянется ко мне, крепко держа меня за плечи, и поднимает меня, пошатывающуюся, на ноги.
— Анастасия, — медленно произносит он. — Что не так?
Я крепко зажмуриваюсь, с трудом сглатываю, пытаясь сориентироваться.
— Шкатулка для драгоценностей, — справляюсь я с комом в горле, мой голос дрожит. — Шкатулка для драгоценностей…
Александр хмурит брови, и он выглядит еще более обеспокоенным и слегка раздраженным.
— Что насчет нее? — Спрашивает он, его голос становится нетерпеливым.
— Это… — Я моргаю, глядя на коробку на туалетном столике. — Это…
Я видела ее. Я знаю, что видела. Маленькая дешевая шкатулка для драгоценностей, которая была у меня в детстве, и которая тогда была у многих девочек, обтянутая розовым атласом, с маленькой вращающейся балериной, которая танцевала под мелодичную музыку, когда ее открывали. Балерина, роль которой Алексей заставил меня сыграть на его вечеринке. Но это не то, что стоит на комоде. Там есть шкатулка для драгоценностей, но она из темно-вишневого дерева с черной бархатной подкладкой и зеркалом на обратной стороне крышки. Антикварная и элегантная, как и все остальное в доме Александра.
Очевидно, все, кроме меня. Потому что того, что я видела, там вообще не было.
ЛИАМ
Я отправляюсь в церковь Святого Патрика. Я провел остаток свадебного приема Виктора и Катерины, пытаясь принять решение. Я знаю, что подписание контракта, это не мелочь. Если я вернусь к этому, когда вернусь в Бостон, по какой-либо причине, последствия могут быть и почти наверняка будут ужасными. Но к тому времени, когда счастливая пара выходит из бального зала, я знаю, что выбора действительно нет. Какими бы ни оказались последствия этого решения, буду ли я вынужден в конце концов жениться на Сирше или разорву контракт, с этими проблемами предстоит столкнуться Лиаму будущего.
Прямо сейчас, если я хочу сохранить мир и сохранить свою власть над Королями, пока я отправляюсь искать Ану, я должен сделать это. Если нет, то я не сомневаюсь, что угроза, с которой Сирша выступила на балконе, не была пустой. Если я уйду утром без подписанного контракта, Грэм О'Салливан созовет собрание Королей без меня, и я вполне могу вернуться к гражданской войне.