— Забирайте, — вдруг выплюнула Жюли. — Забирайте, подавитесь.
— Ты не права, — возразила ей Мадам очень спокойно, точно и не повышала голос только что. — И когда-нибудь ты это поймешь.
Послышались шаги, и Эжени еле успела отступить от двери, которая, распахиваясь, только чудом не прилетела ей по носу. Мадам вышла из комнаты, не оборачиваясь и, кажется, не увидев даже, что за порогом кто-то стоял. Эжени проводила ее взглядом, прежде чем осторожно заглянуть за дверь и увидеть Жюли — та сидела на краю постели, крепко обхватив себя за локти, и держала голову гордо поднятой, но видно было, что плечи ее дрожат.
— Ваш кофе, — тихо сказала Эжени, просачиваясь в комнату и ставя поднос на прикроватную тумбочку. Жюли безразлично махнула рукой:
— Да, спасибо, оставь меня.
Рискованно было ослушаться ее, но любопытство Эжени было подчас сильнее всего, даже всегдашнего страха перед старшей. Она оступила на всякий случай почти к самому порогу, чтобы ее было не достать с постели, и спросила смиренно и тихо:
— Скажите только, он снял маску?
— Нет, — глухо ответила Жюли, не оборачиваясь. — Он ничего не снимал. Мы просто разговаривали. У него тоже собачья работа.
Эжени не двинулась с места. Впору было радоваться, что все сложилось именно так, но в душе ее, вопреки всему, распухала и ширилась, затмевая собою все прочие чувства, странная в нынешних обстоятельствах жалость. Ей захотелось подойти к Жюли, обнять ее, прижать ее голову к своей груди и услышать, должно быть, что-то, чего никто еще и никогда от нее не слышал, но ее порывистое движение вперед было встречено рубленым и непреклонным:
— Уйди. Иди к ней. Убирайся.
И Эжени не стала спорить, метнулась прочь, сбежала по лестнице, едва не споткнувшись и не полетев с нее кубарем, чтобы в зале наткнуться на Мадам — та сидела в одиночестве за столом, размышляя о чем-то, а диадема лежала перед ней; при свете дня в ней почему-то не осталось и следа вчерашнего неземного очарования, она выглядела обычной безделушкой из тех, что выставлены в витринах мелких ювелирных лавок, и Эжени, не понимая и не принимая этой метаморфозы, остановилась, точно получив удар в грудь.
— Она выглядит дороже, чем стоит на самом деле, — усмехнулась Мадам, сталкиваясь с ее растерянным взглядом. — Конечно, чего-то она стоит, и мы пустим ее в дело. Но это не самая высокая проба. С другой стороны, мы не можем получить все и сразу, верно?
— Сразу? — переспросила Эжени ошеломленно, пытаясь понять, что стоит за этими словами — и, конечно, будучи не в силах даже отдаленно предположить. Мадам улыбнулась ей, и в улыбке этой было нечто хищное и вместе с тем многообещающее, отчего в животе у Эжени прохладно защекотало какое-то неясное предвкушение.